- Я не достоин!
- Чушь! Вернись, это говорю тебе я! Если не ты, Саах, то никто!
- Значит, никто... Пока никто. Может быть, позже...
- ?!! ?!!
- Не отчаивайся, но я не могу. Я чувствую, что сейчас должно быть сделано не это. А это будет... шагом назад.
- Ты бредишь, Саах..! О, горе мне! Почему я должен описывать человеческую глупость! "... недостоин", где ты набрался таких слов, черт бы тебя побрал! Я не собираюсь писать об этом!.. Я бросаю перо! Не буду!
Саах улыбнулся; не оглядываясь, он удалялся от беседки все дальше... На сердце было тяжело, как перед свершением нелегкого, но правильного шага, последствия которого еще неясны.
- Последний раз повторяю, остановись! Иначе я закончу рассказ и не буду дальше писать!
- Придется писать. Это ведь от тебя не зависит.., так же, как не зависит от меня мой выбор, в любом случае я сделаю то, что должно сделать... Даже через кровь, печаль и тоску.
И он ускорил шаги, а потом побежал навстречу ветру, чтобы никто не видел, как он плачет... Встречный ветер быстро высушил слезы.
Глава 2. Большой бунт.
Саах видел цель и ничего более. Так иногда бывает, и трепещешь осиновым листом, и мечешься испуганной снежинкой в мировой вьюге катаклизмов, и так ничтожен и мал: чуть теплее - растаешь, чуть ветер дунет -(разлетишься в пыль, и мимолетное дыхание космического прохожего превратит тебя в каплю испаряющейся на глазах жидкости, и единственная твоя сила - во вторичном возрождении, многократном и... бесполезном? Все может быть, лицом к лицу не увидать... Саах знал вторую свою силу, второй путь - его несла Мать. Когда-то, века назад, произошел некий скачок сознания, переворот, и Саах, будучи снежинкой, стал вьюгой, рождающей снежинку; будучи снежинкой и вьюгой, стал ветром, рождающим вьюгу; будучи снежинкой, вьюгой и ветром, стал миром, вмещающим и вращающим ветер..; о, став снежинкой, вьюгой, ветром и миром - Матерью, рождающей и вращающей миры. Нет-нет, такое не происходит сразу и навсегда; нет, лишь постепенно, молниеносно, вечно, но в вечности своей почти неподвижно. И поэтому он остался Саахом, плюс к этому еще кое-чем.
Первое время он не мог сделать и шагу, ощущая, что каждое его движение сотрясает миры далекие, как звезды, но близкие, как собственный локоть. Он лежал в постели тяжело дыша, натянутый, как центр бесконечной паутины, разрываемый этой громадной цельностью собственной бескрайности. Один врач, сокрушаясь, говорил, что у него астма, другой пичкал его успокоительными средствами, соседка-знахарка лечила его от порчи и сглаза. Он, насколько это было возможно, не обращал внимания на действия окружающих, ожидая перехода в другое состояние, понятия не имея, что за процесс происходил в нем, но, тем не менее, сознавая каждое движение внутри своей необъятности и причины этих изменений.
Возникал гул, далекий, как зов предков из-под седых напластований времени, и тело его трясло в лихорадке. Он проходил через смутные образы непонятных, загадочных событий, летел черными пустотами бессознательности, пробивая покровы того, что позже, уже научившись думать и называть, определял как ложь. Мелькали звездочки в этой пустоте. Временами он проносился мимо центра непонятной плотности, интенсивности, чуждой всей этой пустой черноте. И в нем на миг пробуждалось что-то, отзывающееся на эту интенсивность нежностью и навеки забытой радостью. Одна минута этого могла напитать мощью на целую вечность любых полетов, ожиданий и мертвенных, непонятных погружений. И он почти угадывал свою истинную природу, природу любви и радости, отдающей себя пустоте недвижной, отрицающей и тоскливой, где может быть тоже затерялся снежинкой какой-нибудь Тот; и эта радость даст ему сил открыть свою бескрайнюю силу, действующую не неистовостью, но мгновенным перемещением, незаметным, о!, бесконечно нежным и, о!, могущественным в такой степени, что само понятие могущества становится бессмысленным, о!
И вот, вспышка, световой выброс; их протащило корежистыми извивами и швырнуло на горное плато под красным небом. Под красным небом они были ничтожно малы. Под красным небом. Небо это дышало тем, что одинаково у всех неб, какого бы цвета и свойства они ни были. И это стало первым, что они увидели - красное небо.
