И вот в один из дней голова Сааха взорвалась, разлетевшись маленькими осколками, смешавшимися со звездами. Шар оранжевого цвета стал расти внутри всего, чем был Саах, а был он всем. Неподвижные волны несли нечто куда-то с пугающей интенсивностью. Саах прошел в прихожую, открыл ящик с инвентарем, взял тяжелый стальной лом, подошел к бронированной двери, из-за которой растекалась по городу очередная песня, и под испуганное шушуканье соседей несколькими ударами выбил ее. В комнате было темно и затхло. Проделав ту же процедуру с окнами, Саах собрал в пучок солнечную напряженность и тихо наполнил ею комнату. Вселенная вибрировала здесь, рядом, он мог потрогать ее руками, от колец Сатурна до светлой безысходности. Шевчук снял пыльные очки, покачался на пружинистой сетке кровати, почесал бороду и уставился на Сааха, близоруко щурясь. Он немного офанарел, и Саах видел, как понимание росло в Шевчуке, разрастаясь, подобно масляному пятну на скатерти.
- Зачем ты это сделал? Мне ведь еще долго сидеть, - Шевчук усмехнулся, - до смерти. Я ведь пожизненно. Или ты и есть смерть?
- Смерть кончилась уже. - Саах сел на тумбочку. Он был застывшим, нежным и пронзительным. - Теперь начинается жизнь.
Он неподвижно сидел, глядя вдаль, завивая барашки радости на полотне мировых катаклизмов, из которых, казалось, только и состоял весь мир. Шевчук вдруг перестал качаться на кровати, остолбенел, вскочил, подбежал к Сааху и заглянул в его глаза. Две пары глаз были идентичны, в обоих горела бушующая Радость, и в абсолютном покое Вечности плыла новая Земля.
- Саах, ты?!
Саах не шелохнулся, он был пустотой, вобравшей в себя мир и готовой выплеснуть его в Новое. Это было, как нарастающее гудение. Шевчук плескался в океане, глядя в глаза человека, сидящего на тумбочке в маленькой комнате. Он был дельфином, звездой и маленьким бельчонком, научившимся летать. Нарастало ускорение. Саах, неподвижно застывший в углу, глядя перед собой, в то же время уносился, растворяясь в ...
- Что ты делаешь? - Шевчук схватил его за плечи, обнял, прижал к груди, как родственника, которого не видел три с половиной миллиарда лет:
- Что ты делаешь?!
- Навожу связь с тем, что когда-то было пеплом Сааха.
x x x
Где-то вдали Стеах отыскивал себя снова. Путеводителем и одновременно целью была Радость. Все вокруг стало улыбкой, столь же многоликой, сколь разнообразны были ее, этой радости, отрицания и преграды на долгом пути, каждая пядь которого в итоге превращалась в крохотную вечность. Что-то наконец свершилось, эти жаждущие чего-то нового эоны тысячелетий вдруг обрели итог, цель своего пути, нескончаемого бега по спиралям эволюций; легкий испуг:
- Мать, это что, конец мира, Вселенной?!
Улыбка:
- Малыш, ты находишься лишь в начале Времен... Ты понял, что Игра еще и не начиналась? Вы и не жили до сих пор, ибо не возникало еще жизни, но только эволюционные пертурбации смерти. За миллиарды лет ты впервые ощутил дыхание жизни... А это начинаются роды, - (Стеах чуял толчки и содрогания где-то в окружающем пространстве вокруг себя, хотя было ясное ощущение, что они затрагивают всю Солнечную Систему, по крайней мере. Шум и далекий грохот... Но все было тихо и неподвижно, почти монументально.) - начинается настоящая игра.., которая со временем окажется в свою очередь лишь подготовкой к Настоящей Игре, которая в свою очередь...
- О, но я хочу сначала сыграть в эту! - и Стеах вошел в мир.
x x x
Боль, боль, боль. Сквозь него текла мощь, столь чудовищная, что одной капли этого водопада было достаточно, чтобы разнести Мироздание по косточкам.
Он подумал (скорее, осознал) одну вещь, казалось бы, незаметную, но решающую; вещь столь важную для будущего и столь простую одновременно, что у него от восторга захватило дух. Она заключалась в вопросе: что он подразумевал, говоря "я"? Уже давно под "я" он понимал человечество, мир, универсум, Мать. Уже давно он универсализировался настолько, что для его сознания не существовало расстояний и времен, и он мог находиться везде одновременно.., оставив тело в трансе в каком-нибудь уголке огромного мира: чердаке, квартире, подворотне... Уже давно его еженощный так называемый сон являлся скорее сознательной работой в каком-нибудь из уголков огромного мира, куда он отправлялся, побуждаемый неким внутренним стремлением.., оставив маленькое тело в расслабленном оцепенении, в глубокой бессознательности временной смерти. Это было неразрешимой проблемой всех времен и народов. И вот впервые в процессе тотализации участвовала эта плоть со всеми ее ограничениями, эта грубая субстанция в кожаном мешке. Сие было самым восхитительным сюрпризом и... самым трудным препятствием, самой ужасной пыткой, началом раздирающей боли, началом изживания Врага, с которым он встретился теперь лицом к лицу в его логове впервые за всю историю своего миллионнолетнего развития; это было началом конца страдания, началом пре...
