Он не знал, зачем ему быть там, но чувствовал, что в этом скрыта какая-то тайна, и покорно следовал теми извилистыми путями, коими вела его тень его собственного существа, облагороженная им самим до своей мрачной тотальности и обещающая в будущем открыть эту тайну. Вопреки принципу.
Такое случалось с ним все чаще, и к чему это вело..? К тому, что периоды вознесения становились все короче, а мрачные погружения, которые для тела были путешествиями по лезвию бритвы между двумя мирами, все длительнее и результативнее? Вот только смысл сих результатов был для него абсолютно непостижим.
Это было время электричек. Он пересаживался с одной на другую, и все повторялось... заново.
- Ты как, в начало электрички, в конец? Мы в начало.
- Почему?
- А чтоб в метро потом мозги не вышибли.
- Мне, наоборот, нужна толкучка. Я ведь прыгаю.
- Как "прыгаю".
- Ну, через заборчик, бесплатно.
- И что, ни разу тебя не ловили?
- Ну почему ж. Ну, скажет, мол, лезь назад, ну, козлом обзовет... Так что я во второй с конца.
- А чего так, именно во второй?
- А у меня примета такая, во втором контролеры добреют.
- Ну, пока, мы в первый. - поезд тормозил; они побежали к голове состава, Саах пошел к предпоследнему вагону. Тот не отапливался; Саах, покачиваясь в такт... движения электрички, закоченевшими пальцами строчил в блокноте, радуясь мельком, что взял карандаш, ибо ручка в холоде застыла бы, и ему пришлось бы куковать, пялясь в окно. Опять же в такт. А так контролеры застанут его за делом, отношение у них будет уже другое, и все пройдет без эксцессов.
Из блокнота росло дерево, ветвилось, листья его трепетали, тянулись к окну, к свету. Саах загасил невероятную, безумно яркую гамму, смягчил переходы, обрезал лишние ветви, подправил крону, чтобы она стала чуть шаровидней. Оглядел еще раз сверху донизу создание природного тигля, подумал и, вздохнув, недрогнувшей рукой с корнем вырвал растение из субстрата фундаментальной мировой силы; скомкал листки, вышел в тамбур, тщательно порвал их на мелкие кусочки и выкинул в щель между полом и дверью. С легкой душой заметил, что поезд уже на подходе к конечной, а для него эти три часа пролетели тремя минутами настоящей, полнокровной жизни. "...он сходил с ума, спрашивал время у уличных собак..." Никто не смог бы собрать обрывки воедино, да и не стал бы этого делать.
Необходимость эксперимента назревала незаметно, и Саах знал, что когда-нибудь они с Йу вдруг окажутся перед обязательной потребностью в конце концов начать его, без промедления, без рассуждений. Но он все тянул, все откладывал. Им нужен был кто-то третий.
x x x
Саах гулял по парку бесстыжей немощью, скорбным инвалидом. Свет сознания мигал, как готовая погаснуть свеча. Это маленькое, никому не нужное существо было тяжко больно, вот уже целую неделю... или с начала своего рождения. Это как если бы весь мир повернулся к нему задницей. Все было глупо, невыносимо, каждое слово любого человека, включая себя, вызывало жгучую тоску по искренности. Но, похоже, эта искренность решила покинуть мир и людские умы безвозвратно. Или?.. "...то, как мы видим мир, есть проекция нашего состояния на наше сознание... Улыбнись, и мир вокруг станет светлее...". Беда в том, что мало кто помнил, как можно по-настоящему улыбаться. Страстные или вежливые гримасы были не в счет... Шаркая башмаками, Саах топтал парковые дорожки, не в силах взглянуть в небо. Оно слепило его. Он был маленьким Саахом... Он прошел в чащу, подальше от оживленных асфальтированных дорожек, сел под лиственницу и закрыл глаза...
...Серое вещество пространства. Оно было однородно и неподвижно. Было сероватым светом. Медленно пребывало, плыло ни в чем. Времени не было, поэтому сие произошло в одну вечную секунду. Это мигнуло в щель разрыва, как равнодушный взгляд серого ангела. До этого был Саах, севший под дерево. После этого был Саах, открывший глаза и положивший голову на подогнутые колени. Но во время этого не было ни Сааха, ни мира, но лишь безмолвное пребывание субстанции без начала и конца, тихое и незаметное. "Это" исключало мир. Мир исключал "Это".
