x x x
Ему было все равно, с чего начинать, во что верить, как жить и умирать. Но, странно, он никогда не мог представить себе свой конец, свою смерть. Отдаваясь потоку мысли, воображения, он уносился в будущее через года и года, ощущал леса, дома, машины, руки, бьющие его и ладони, ласкающие его; комнаты, кроватные сетки, бронированные двери с глазками, небо и океаны. Но дальше... дальше почему-то все терялось в облаке оранжевого света, который поглощал его, растворяя маленьких Саахов в своей непобедимой субстанции, оккупируя все, не оставляя места ничему, кроме себя, ни даже маленькой посторонней пылинке в этом оранжевом засилье... И потом Саах просыпался. Сколько он ни пытался, он не мог попасть туда в бодрствующем состоянии, сохранив себя. Будущее оставалось на запоре. И не мудрено...
Они были свидетелями собственного исчезновения в этом огромном лесу. Как кусочки сахара в ведре воды, они становились все меньше, пока в конце концов ими не овладела тишина, плотный покой, который уже давно ощущался снаружи, и вот, наконец, он вошел в них через ставшую пористой и податливой индивидуальность. Исчезли время и пространство, как функции ограниченного тюремного существования. Это был один из сюрпризов. Что ждало их дальше? Глупо было задавать вопросы. Инструмент, задававший вопросы, вдруг стал спокойным и прозрачным, думать не было нужды. Через два дня, в одно пасмурное утро, в этот молчащий приемник хлынули ответы на все вопросы в мире, и стало понятным, зачем нужна была эта тишина, абсолютный нерушимый покой, вобравший в себя этот неистовствующий поток ответов и каким-то чудом все же остававшийся неподвижным и непоколебимым, несущим в себе предпосылки вечности, как мимолетное обещание бесконечного бытия...
- "...каждый камень, каждая травинка разделит всеобъятность бессмертного существования и бесконечного пребывания. Это будет конец великой иллюзии, миллионнолетней болезни, это будет высочайшее излечение конечного от своей конечности..."
- "...Мать, это будет теперь? В этот раз?"
- "...Можно сказать, что на этот раз нечто будет сделано. И уже сделано. Осталось отработать кое-какие привычки, типа: есть, спать, умирать, кое-в-чем отстрадать... Но все уже сделано..."
Думал ли он о маленьком Саахе, бредущем по лесу с двумя женщинами и кучей непонятных, ненужных вещей в чемоданах, о голодном измученном Саахе со сбитыми ногами и тьмой, горящей в бескрайнем взгляде. В его глазах отражался лес, и само его тело было отражением в озере Мироздания формы его индивидуальности. Никто не помнил, когда по этому озеру пошла рябь, в результате чьей роковой оплошности. Может быть, это было нужно? Никто не знал, зачем. Видимо, только "никто" и мог бы ответить на все эти вопросы. Но этим "никто" нужно было сначала стать. А мог ли это сделать кто-нибудь в одиночку, оставив все остальное, весь окружающий мир таким, как он есть? Лишь бросив после себя труп... Лишь став пищей для смерти...
- "Нет, нет. Это не решение". - Тайна была близка как никогда, но мир не хотел изменяться, мир пока еще призывал смерть. "...Бог на небесах смеется, Богу в человеческом сердце больно..." О, Господи, когда-то, миллиард лет назад, это говорил Стас. Но в чем причина нашей скорби?.. Вопросы, вопросы. Они так глупы, смешны и суетливы. В чем причина грозы? Ты помнишь, дорогой, ты говорил, что в атмосферном электричестве. А в чем тогда ее суть? В простом факте наличия своего в этом мире?.. Покой плотной прозрачной глыбой напрягался в существе, и все поверхностные завихрения и беспокойства мысли замораживались на месте, схваченные и обездвиженные могучей дланью. Тишина. Тишина... Ее звон был непередаваем, неописуем. Это плавное движение без малейшего сопротивления вдоль мировых событий. Эта алмазная прозрачность...
Вдруг она была нарушена. Стремительно сократившись, их сознание нырнуло в тела, разделившись на три маленьких невежественных комочка. Они стояли друг перед другом посередине заросшей лесной дороги, не в силах прозреть вышний промысел. Отождествление было слишком стремительным, и вопли измученных тел достигли их сознания, ослепив их болью, безысходностью, немощностью и грузом привычек. Поток мягкой белизны из глаз Нат иссяк, последние капли света озарили лик, и ноги ее подкосились, не в силах выдержать тяжести вековых накоплений. Истощение. Усталость. Банальная, всем известная формула. Все это было фальшью, безумным обманом! Но, боже мой, каким реальным обманом! Они не знали, где находятся, куда идти. Да и идти-то они не смогли бы. Они даже поверили бы в это, если бы не переживания всех предыдущих дней... Вдали послышался скрип, стук колес, громыхание и грубая ругань. Из-за поворота показалась телега с сидящим на дерюге мужланом полупьяного вида. Они сидели на обочине, сгорбившись и глядя в пустоту. Телега, поравнявшись с ними, дернулась и остановилась. Мужичок ошарашено посмотрел на троицу, сплюнул, осторожно слез, подошел ближе, встретился взглядом с Саахом и замер, не зная, что сказать. Он был предельно озадачен. Это жило, как движение часовой стрелки или как восход солнца, такое же незаметное, но неумолимое. Это вливалось в грудь через глаза и вызывало спазмы в горле. Мужик дернулся, выматерился и, злобно сверкнув взглядом, прошел обратно к телеге, бормоча под нос.
