— Конечно же, здесь повсюду всякие следы. По берегу все ходят. Рыбаки, торговцы, купцы, иногда целые караваны.
Разлив вино по чашкам, он откинулся на спинку стула и снова посмотрел на Варнаву. В его серых глазах светился озорной огонек.
— Ливни, просто намекни мне, — с явным раздражением сказал Варнава. — И тогда мы сможем продолжить обсуждение вместе со всеми.
— Ты знаешь значение слова «маханаим»? — спросил Ливни.
Взгляды всех находившихся в пещере устремились на него.
— Есть множество вариантов, — устало ответил Варнава, его явно утомили все эти словесные игры. — А ты как думаешь?
— Я думаю, это значит «два лагеря», — ответил Ливни, глядя на Варнаву с улыбкой братской любви на лице. Эта улыбка немного смягчила раздражение Варнавы.
— Два лагеря?
— Да. Ведь так просто. Трудно поверить, что мы столько лет не могли понять это.
На несколько мгновений в пещере воцарилось молчание.
— Мать благословенная! — ахнула Калай. — Два лагеря, два перехода! А «мехебель» значит «от берега»!
По жилам Варнавы словно пробежал огонь.
— В двух переходах от берега, — повторил он, касаясь запястья Ливни дрожащими пальцами. — Боже правый, значит, это и есть карта!
Калай сидела на стуле с высокой спинкой, поджав ноги и потягивая вино из чашки. Двое старых монахов стояли у стола, склонившись над старыми картами, пожелтевшими, обтрепанными и покрытыми пятнами свечного воска. Ливни не позволил касаться карт никому, кроме Варнавы, поэтому четверо других мужчин стояли в паре шагов от стола, в то время как старшие обсуждали между собой значение еле различимых старинных обозначений, нанесенных на листы.
— В этом-то и проблема, — пробормотал Ливни, хмурясь. — Мы не знаем, с чего начать. Во времена земной жизни Господа нашего на побережье располагались восемь крупных городов. Какой именно имеется в виду в папирусе?
Свет свечей окутывал поверхность стола, будто толстое покрывало из янтарной смолы, и края карт, казалось, превратились в светящиеся линии.
— Если начальная точка вообще является городом, — возразил Кир, подошел поближе и встал между Ливни и Варнавой, сложив руки на груди. — Это может быть бухта, отдельно стоящий камень, какие-нибудь развалины. Все, что угодно. И мы не можем знать это.
Варнава аккуратно положил ладонь на загнувшийся вверх край карты, расправляя ее.
— Если мы правы в том, что текст на папирусе написан Иосифом Аримафейским, тогда, возможно, нам следует искать это место в окрестностях Иерусалима.
— Почему же? — скептически спросил Кир.
— Очевидной причины нет, кроме той, что он жил там, и нам будет с чего начинать.
Ливни провел пальцем в воздухе, не касаясь пергамента.
— В этом случае мы имеем города Аполлония, Иоппе и Ашкелон. Выбирайте.
Варнава махнул рукой.
— Давайте выберем второй.
— Иоппе или правильнее сказать Япо?
— Иоппе.
Они склонились над картой, как два стервятника, ожидающие смерти своей добычи.
Калай вздохнула. Хотя она немало странствовала по Палестине и Египту, похоже, ей еще не приходилось видеть столь заброшенное жилище, как эти пещеры, усеивающие склон горы, словно соты. Ливни и его ученики называли это своим домом, но внутри было совершенно пусто. Только сложенные в углах постели, коврики для молитв и свечи, стоящие посреди чисто выметенного пола. В этой местности немало людей жило в пещерах, но у них внутри всегда было что-нибудь цветное. Стены расписаны или покрашены, затянуты яркой тканью, увешаны бусами или выложены полированным камнем. Но здесь, за исключением библиотеки, где они сейчас сидели, стены были совершенно голыми, отполированными за тысячи лет водой и ветром. Глазу не за что зацепиться. Хорошо хоть вино вкусное. Калай отпила еще глоток.
Кир сменил позу, положив руку на рукоять меча, и его кожаный пояс еле слышно скрипнул. Это был единственный звук, нарушивший тишину.
— Сколько стадиев от Иоппе до Иерусалима? — спросил он.
— Наверное, триста пятьдесят или чуть больше, — ответил Ливни, почесав подбородок сквозь бороду. — А что?
— В таком случае Иерусалим находится «в двух переходах от берега».
— Если идти пешком, то не меньше трех.
