И тут Калай услышала тихий призывный голос. Мужской голос. Она не разбирала слов, но поняла, что это вопрос.
Она открыла глаза. Судя по всему, Лука не слышал этого голоса. Он шумно дышал, двигаясь все быстрее, его глаза остекленели. У скольких мужчин она видела такой взгляд…
Снова послышался голос, более громкий и печальный, будто умоляющий кого-то, чтобы его услышали.
Справа от нее на полу мелькнула крохотная вспышка света. Калай повернула голову, чтобы увидеть, откуда она исходит.
— Двигайся, — приказал Лука. — Двигайся, или я вырву у тебя сердце!
Она стала двигаться.
Его возбуждение росло. Он уткнулся лицом ей в плечо и начал стонать и корчиться, лежа на ней.
Шаги. Она услышала шаги.
И снова голос, громкий, переходящий в крик… Но слова не доходили до ее сознания.
Ее охватил ужас.
Еще одна вспышка света справа от нее, она не успела заметить откуда. Лука вдруг напрягся и закричал. Огромная тень закрыла свет, исходящий от светильника.
Калай что-то прохрипела сквозь кляп и едва увернулась в сторону, когда голова Луки с силой ударилась о камень, один и второй раз.
— Отползи в сторону, Калай!
Тяжелый ящик оссуария вновь поднялся в воздух, и она увидела лицо Кира. Его глаза пылали гневом. Выскользнув из-под Луки, она откатилась в сторону.
Кир раз за разом бил Луку по голове каменным ящиком, пока она не превратилась в кровавое месиво, а оссуарий не рассыпался на куски. Осколки покатились по полу. Кир бросил оставшиеся в его руках обломки и сел на пол без сил.
Он долгое время смотрел на Луку, пока у того не перестали дергаться руки и ноги. Убедившись, что враг мертв, он посмотрел на Калай.
Та попыталась что-то сказать сквозь кляп.
Не говоря ни слова, Кир достал нож и перерезал кляп и веревку, связывавшую ее руки.
— Прости меня, — сказал он, поставив ее на ноги и сжав в объятиях.
Калай ощущала, как он дрожит, готовый разрыдаться.
Она без сил отдалась его объятиям, почувствовав такое облегчение, что, похоже, стала не способна о чем-то думать.
— Я считала, ты погиб.
— Я не должен был оставлять тебя одну снаружи. Я начал разглядывать оссуарии и потерял счет времени…
— Кир, — внезапно спросила она, — а где Варнава и Заратан?
Он отпустил ее.
— Когда я понял, что ты пропала, я побежал на гребень холма взять одну из лошадей, и увидел конных солдат, спускающихся по склону от города. Мне пришлось укрыться, чтобы они меня не заметили.
— Ты отдал своих братьев в руки солдат, чтобы прийти за мной?
Кир стиснул зубы. На его лице отразилась внутренняя борьба, нежелание признаться в содеянном.
— Было уже поздно, Калай. Их там слишком много, и я бы ничего не изменил.
— Но как ты меня нашел?
Кир наклонил голову, глядя на нее, будто удивляясь абсурдности вопроса.
— Я слышал, как ты звала меня.
— Звала тебя?
— Да.
— О чем ты?
Кир сдвинул брови.
— Ты выкрикивала мое имя. Раз за разом. Я слышал его еще с полдороги от долины Кидрон.
— Кир, я… у меня был кляп во рту.
Взгляд Кира метнулся к лежащему на полу кляпу. Он же сам только что срезал его и вынул из ее рта. Он молча глядел на мокрую тряпку, будто на что-то невероятное.
— Тогда кто же позвал меня сюда?
Калай перевела взгляд на заложенный кирпичом проем в стене. Так вот откуда были эти вспышки. Теперь она была уверена в этом.
Кир посмотрел туда же.
— Что это? Старая дверь?
Со злобой взглянув на мертвое тело Луки, Калай с трудом пошла к двери.
— Клянусь, я что-то видела… помоги мне открыть ее.
Он есть камень, пренебреженный вами зиждущими, но сделавшийся главою угла…
Деяния, 4, 11
К тому времени, когда Макарий привел их к Гробнице плащаницы, ветер стих. Безоблачное утреннее небо пронизали розовые лучи восходящего солнца, золотистым ореолом встающего на востоке. Легкий бриз нес сладковатый запах всходящей на полях пшеницы.
Они въехали на возвышенность, и Варнава увидел свежевскрытую гробницу в долине Енном. Он мысленно провел линию между ней и Навозными воротами.
— Возможно, — прошептал он, боясь даже надеяться.
Впервые за многие годы он почувствовал себя одиноким.
С того момента, как они покинули гробницу, обозначенную знаком тектона, в нем разрасталась черная пустота, которая, казалось, грозила задушить его. Он проиграл. Вся затея с Occultu Lapidem оказалась фарсом. Нет никакого потаенного камня. Но многие люди, хорошие, искренне верующие, погибли, помогая ему защитить то, что было скрыто в этой карте, в этом папирусе. Простит ли Бог его когда-нибудь за это? И сможет ли он когда-нибудь простить себя сам?
