— Что ж, тогда я думаю, что улица, которая прямо перед нами внизу, идущая с востока на запад, действительно может совпадать с поперечиной крестообразного символа, — согласился Кир, махнув рукой.
У Заратана громко заурчало в животе.
— Это просто смешно, — раздраженно сказал он. — Смотрите, я тоже могу поиграть в эту игру. Видите маленькие крестики на карте? Уверен: ими обозначены вон те огромные каменные стены, которые видны отсюда. А если длинная линия в букве на папирусе — Нижняя Торговая улица, то она ведет на юг, вон в ту долину. Кто хочет пойти со мной и найти зарытое сокровище?
Он презрительно хмыкнул.
— Все это бесполезно. На основе этих крестиков можно придумать все, что угодно. Нам надо уходить и молить о…
Варнава ахнул, и все замолчали, глядя на него.
Он поднял папирус, держа его дрожащими руками, и коснулся пальцем маленьких крестиков на нем, одного за другим, а потом показал на каменные стены, про которые говорил Заратан.
— Боже благословенный… — произнес он еле слышно спустя несколько мгновений и заплакал.
— Что такое? — спросил Кир. — Что ты увидел?
Варнава, не моргая, глядел на Иерусалим, и по его лицу катились слезы.
— Брат! Прости меня, — сказал Заратан. — Я не хотел обижать тебя. Я вел себя слишком легкомысленно.
Калай забрала папирус из рук Варнавы и повторила его действия, поглядывая то на крестики, то на видневшиеся вдали каменные стены. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она заговорила:
— Когда я бывала здесь в детстве, я видела эти каменные стены. Они окружали лагеря римских легионеров.
Вытянув руку, она стала указывать на них по очереди.
— На юге был лагерь у Храмовой горы. На юго-западе — у горы Сион. На западе — лагерь у Дворца. Зачем кому-то столетия назад надо было помечать крестиками лагеря римлян?
Варнава молча плакал.
Кир взял папирус из рук Калай. Он тоже бывал здесь паломником, когда за этими каменными стенами еще жило множество римских солдат. Вспомнил разноцветные флаги над воротами и…
Это обрушилось на него, будто тупой удар в живот. Он едва мог дышать.
Кир выпрямился. К нему пришло полное понимание, и от этого внутри стало пусто. Черная пустая пульсирующая оболочка.
— Ты понял? — спросил Варнава сквозь слезы, глядя на Кира.
— О да! — прошептал Кир. — Это не кресты.
— Не кресты? А что же? — спросил Заратан, нахмурившись.
Кир внимательно смотрел на дорогу, ведущую на юг, к серебрящейся в лунном свете долине Кидрон.
— Римские цифры, — тихо ответил он. — Десятки, означающие Десятый легион. Мы стоим в самой середине нарисованной на карте местности.
18 нисана, полночь
Я ожидал увидеть в городе бунт, горящие дома или последствия подавления бунта — разбросанное имущество и валяющиеся на улице тела, марширующие римские легионы.
Но на Ерушалаим опустилась зловещая тишина.
В холоде ночи город выглядит серым, как железо. Мы скачем на лошадях между бескрайними полями, засеянными пшеницей и ячменем, которые окаймляют город с севера, на восток, к Бет-Ани.
— Слишком тихо, — шепчет Тит, едущий справа от меня.
— Знаю.
— Возможно, префект ввел комендантский час.
— Не исключено, но тогда где солдаты, которые следят за его соблюдением? Я вижу, что на страже у ворот к востоку от Храмовой горы меньше десятка человек.
Тит ежится и хмурится.
— А где остальные солдаты?
— Где-то еще.
— Хозяин… прислушайся. Не плачут младенцы, не лают собаки. Даже пьяные не хохочут. Как будто…
Он не заканчивает фразу, а у меня не хватает смелости, чтобы сделать это за него.
Будто весь мир умер.
Мы едем в потоке странного свинцово-серого света, льющегося на поля и деревья западного склона Масличной горы. Неужели так давно это было, когда я встретил Иешуа здесь, у подножия горы, после того, как он выгнал торговцев из Храма?
Печаль сдавливает мне грудь. Я вдыхаю еле уловимый аромат недавно взошедших ростков пшеницы. Как бы мне хотелось вернуться…
— А что, если Марьям там нет, хозяин?
— Ее родные должны знать, где она.
— Она все время была вместе с равви. Ее могли арестовать.
— Если ее арестовал Синедрион, то они просто допросили ее и отпустили. А если бы ее допрашивали опытные следователи префекта, она бы рассказала им все и мы оба, считай, были бы уже мертвы.
