– Если она того пожелает. – Эстер чувствовала себя неловко. Она уже не могла бестрепетно смотреть кому-либо в глаза, даже Певереллу.
– Замечательно! – негромко произнес он. – Ах, как все замечательно складывается! Это весьма любезно с вашей стороны, мисс Лэттерли. Репутация мистера Рэтбоуна мне хорошо известна. Я сообщу об этом миссис Карлайон.
– Но, надеюсь, ты не позволишь ей предпринять никаких неверных шагов, – угрюмо сказала Фелиция. – Сколь бы ни был блестящ… – Она выговорила это слово, как-то по-особенному изогнув губы, отчего оно прозвучало чуть ли не уничтожающе. – … этот ваш мистер Рэтбоун, он не может ни отменить, ни уничтожить законы. – Пожилая леди глубоко вздохнула, и рот ее болезненно сжался. – Таддеуш мертв, а закон требует, чтобы кто-то за это ответил.
– Каждый имеет право защищать себя, матушка, – отчетливо промолвил Эрскин.
– Возможно, но общество тоже имеет право себя защищать. – Миссис Карлайон смотрела на него с вызовом. – Оно обязано защищаться! Сумасбродству, ведущему к преступлению, никогда не победить здравомыслия. – Она повернулась к Эстер. – Может быть, вы расскажете нам, мисс Лэттерли, что-нибудь о ваших путешествиях с мисс Найтингейл? Это поистине замечательная женщина.
Гостья онемела от удивления, а кроме того, ее поразило достойное зависти самообладание Фелиции.
– Да… Да, конечно… – И она принялась рассказывать, выбирая из воспоминаний самые приемлемые: долгие госпитальные ночи, усталость, терпение, отвага… И ни слова о грязи, крысах и огромных потерях, которых вполне можно было избежать, позаботься командование о транспорте, провизии и медикаментах.
После полудня Певерелл повидался с Александрой Карлайон, после чего переговорил с Оливером Рэтбоуном. Уже на следующий день, 6 мая, Рэтбоун явился в тюрьму и, отрекомендовавшись адвокатом миссис Карлайон, потребовал свидания с ней. Он знал, что отказать ему не посмеют.
Глупо заранее представлять себе клиента, его внешность и характер, и все же, следуя за надзирательницей серыми тюремными коридорами, Оливер невольно рисовал мысленный образ Александры Карлайон: черноволосая, с пышной фигурой, эмоциональная… Как-никак, она убила своего мужа в припадке ревности. Или, если верить Эдит Собелл, взяла вину на себя, чтобы спасти дочь.
Но когда надзирательница, крупная женщина с серо-стальными волосами, собранными на затылке, отомкнула дверь и адвокат ступил в камеру, глазам его предстала женщина чуть выше среднего роста, весьма стройная, если не сказать – худощавая, с вьющимися от природы светлыми волосами и умным лицом. Скулы у нее были широкими, нос – коротким с горбинкой, рот – великоват, но прекрасно очерчен. Александру Карлайон трудно было назвать красивой в обычном смысле слова, но в ней было что-то странно притягательное, несмотря на страх, усталость и серую тюремную одежду.
На вошедших она взглянула без интереса и без надежды – по всей видимости, заключенная уже смирилась со своей судьбой.
– Добрый день, миссис Карлайон, – официально начал юрист. – Я – Оливер Рэтбоун. Ваш родственник, мистер Эрскин, должен был сказать вам, что я намерен защищать ваши интересы, если вы, конечно, не будете против.
Женщина улыбнулась, но улыбка эта вышла вымученной – дань хорошим манерам:
– Здравствуйте, мистер Рэтбоун. Да, Певерелл говорил мне о вас, но, боюсь, вы проделали свой путь напрасно. Помочь вы мне не сможете.
Оливер взглянул на надзирательницу:
– Спасибо, вы можете нас оставить. Я позову вас, когда разговор закончится.
– Хорошо, – бросила та и вышла. Лязгнул, возвращаясь на место, засов.
Александра так и не поднялась, и Рэтбоун тоже присел на дальний край койки. Если бы он продолжил стоять, могло создаться впечатление, что он вот-вот уйдет. А адвокат не собирался уходить без боя.
– Возможно, вы правы, миссис Карлайон, но, прошу вас, дайте мне шанс хотя бы попытаться помочь. Я отношусь к вам без предубеждения. – Он улыбнулся, рассчитывая на свое обаяние, так как это тоже было составной частью его ремесла. – Отнеситесь без предубеждения и вы ко мне.
Ответная улыбка была грустной и несколько насмешливой:
