Он открыл замок, и они вошли в редакционную комнатку. Татьяна сразу приступила к делу: прикрепила к планшету лист плотной бумаги, разложила на столе карандаши.
– Как мне сесть? – спросил Матвей.
– Да как тебе удобно! – улыбнулась Таня. – Главное, чтобы свет правильно падал.
Она подошла к Матвею, усадила его на стул.
– Голову сюда немного… – Таня провела рукой по его щеке, и щеке почему-то сразу сделалось жарко. – Да, кстати! Забыла совсем! – сказала девушка. – Я тут тебе еще принесла работы посмотреть. Может, глянешь, прежде чем мы начнем? Мне очень интересно узнать твое мнение об этих рисунках! Тем более что они не совсем обычные…
– А что в них такого необычного? – поинтересовался Матвей.
– Ну, ты сам увидишь… – Таня улыбнулась. – Это тоже вроде… фантазии. Но их я не всем показываю. Только избранным…
Матвею это польстило: значит, он в глазах этой красивой, талантливой девушки избранный? Он смущенно опустил глаза, а Таня тем временем уже достала откуда-то тонкую пачку рисунков. Матвей начал их разглядывать. Посмотрев часть, он только и смог выдавить из себя:
– Да-а…
На рисунках были только тела – мужские, женские, одетые и обнаженные, в самых причудливых позах, иногда очень откровенных. Матвей почувствовал, что краснеет помимо своей воли.
– Ну у тебя и фантазии! – сказал он, просмотрев все рисунки.
– Тебе понравилось? – спросила Таня. Она совершенно не выглядела смущенной.
– Да, – честно ответил Матвей. Что и говорить, рисунки были хороши.
– Знаешь, человек не должен бояться проявления естественных человеческих чувств! – Татьяна подошла к Матвею совсем близко. – Вот, скажем, какие чувства я у тебя вызываю? Я тебе нравлюсь?
«Во, попал! – подумал Матвей. И следом появилась другая мысль: – Бежать! Немедленно бежать!» Но бежать было поздно. Все дальнейшее произошло очень быстро: Таня снова провела пальцами по щеке Матвея, ласково взъерошила волосы… У Матвея перехватило дыхание. На мгновение он закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел Машу. Она стояла в комнате, у двери. И молча смотрела на Матвея и Таню. Потом, не произнеся ни слова, вышла.
Таня сказала:
– Оп-па! У кого-то, по-моему, проблемы… – И, поскольку Матвей молчал, добавила: – Ну чего? Портрет, я так понимаю, отменяется?
– Ты правильно понимаешь, – ответил Матвей.
Он выбежал на улицу, еще надеясь до гнать Машу, что-то ей объяснить. Но ее ни где не было. Зато Матвей увидел, что, пока он был в школе, в городе началась оттепель. И снег повсюду таял…
И начались серые, беспросветные дни. Маша вовсе не перестала общаться с Матвеем, нет. Она дисциплинированно ходила на собрания редакционной коллегии и даже сама вызвалась написать новую статью – о проблеме курения в школе. Но в их отношениях не стало прежней теплоты. Можно даже сказать, что Маша в одночасье стала для Матвея чужой. Говорила она с ним только о деле, стараясь не смотреть при этом ему в глаза. Робкие попытки Матвея откровенно поговорить с Машей, как-то наладить прежние отношения девушка сразу же пресекала. Она молча смотрела на Матвея каким-то пустым взглядом и старалась побыстрее уйти. И от всего этого Ермилов испытывал постоянную боль. Болело где-то глубоко, там, наверное, где у людей размещается душа. Ермилов понятия не имел, что же ему теперь делать. Он мог только проклинать себя за то, что не послушался тогда Машу и согласился позировать Татьяне. (Кстати, та рьяно взялась за оформление газеты и сумела преобразить ее настолько, что даже придирчивая математичка Калерия – и та сдержанно газету похвалила.)
Хотя Матвей старался делать вид, что у него все нормально, вся школа скоро узнала о его размолвке с Машей. «Наверное, это Танька всем растрепала!» – равнодушно думал Матвей, ловя на себе взгляды девчонок, иногда – любопытные, иногда – сочувственные. А как-то, после очередного совещания в редакторской, когда все ребята разошлись, а Матвей запирал комнату, он заметил, что у окна его поджидает Мишка Фрид. «Этому-то чего еще от меня надо?» – с раздражением подумал Матвей. Теперь его раздражало буквально все.
– Ну что, Ермилов? – Мишка неторопливо подошел к Матвею. – Нелегко тебе?
