— Может быть.
— Я тоже немного. Но мы это сделаем, да? — сказала она.
— Конечно.
— Я рада, что ты рад.
— Мы же хотим это сделать?
— Хотим? — повторила она.
— Да.
— Значит, сделаем.
— Ты уверена? — спросил я.
— Да.
— И нам все равно, кто что скажет?
— Все равно.
— Ведь мы вчера уже начали.
— А ты — еще в Торонто.
— Нет, с тобой.
— Мы сделаем это и не будем волноваться, а будем радоваться. Ты рад, что мы решились и начали?
— Я горжусь тобой за то, что ты так хорошо все продумала.
— Теперь у нас будет еще один секрет. И мы никому ничего не скажем.
— Никогда. Сколько мы будем это делать?
— Год?
— Нет, полгода.
— Посмотрим.
Это было одной из тех зим, когда мы ездили в Австрию. Там, в Шрунсе, никого не интересовало, как ты одет и какая у тебя прическа, но поскольку приехали мы из Парижа, кое-кто в Шрунсе подумал, что такая там, наверное, мода. Когда-то это было модно, и, может быть, мода вернулась.
Герр Нельс, хозяин гостиницы, носивший эспаньолку а-ля Наполеон III и поживший в Лотарингии, сказал мне, что он помнит, как мужчины ходили с длинными волосами и только пруссаки стриглись коротко. Ему приятно, сказал он, что Париж возвращается к этой моде. В парикмахерской, которую я посещал, мастер отнесся к новой моде с большим интересом и вникал в подробности, чтобы освоить ее правильно. По его словам, он видел итальянские иллюстрированные газеты. Не всем она идет, но он рад, что она вернулась. Он считал, что это реакция на годы войны. Хорошее и правильное дело.
Позже он поведал мне, что несколько молодых людей в городке подстриглись таким же образом, хотя поначалу это не дало еще заметного эффекта. Можно ли спросить меня, как давно я начал их отращивать?
— Месяца три назад.
— Тогда они должны запастись терпением. Им хочется, чтобы к утру уже отросло ниже ушей.
— Да, терпение необходимо, — сказал я.
— А когда у вас достигнут длины, которой требует мода?
— Месяцев через шесть, разве скажешь точно?
— У меня есть травяная настойка, пользовалась большим успехом. Великолепно способствует росту волос. Не хотите натереться?
— Как она пахнет?
— Пахнет только травами. Приятно.
Меня натерли травяным настоем с очень травяным запахом, и, зайдя в питейную, я обратил внимание, что от более молодых и шумных завсегдатаев пахнет так же.
— Так он и вам продал, — сказал Ганс.
— Да. От нее есть толк?
— Он говорит, есть. Вы и флакон купили?
— Да.
— Мы дураки, — сказал Ганс. — Тратим деньги на то, чтобы волосы отросли, а потом остричься так, как в детстве. Скажите, это правда модно в Париже?
— Нет.
— Я рад. А зачем вы так стрижетесь?
— Для забавы.
— Хорошо. Тогда я тоже. А парикмахеру не скажем.
— Да. И остальным.
— Да. Скажите, а жене нравится?
— Да.
— Моей девушке тоже.
— Вас об этом она попросила?
— Нет. Мы это обсудили.
— Но нужно много времени.
— Надо потерпеть.
Так у нас появилось той зимой еще одно удовольствие.
Ларри Гейне приехал в Париж из Канады, где он был чемпионом в тяжелом весе среди любителей. Это был высокий, с длинными мышцами негр, хорошо воспитанный, и бокс еще не оставил следов на его лице. В Париже кто-то направил его к менеджеру по фамилии Анастази, державшему команду боксеров. Этот менеджер сразу объявил Гейнса чемпионом Канады в тяжелом весе. Настоящим чемпионом Канады был опытный профессионал Джек Рено, отличный техник с хорошим ударом, и Ларри Гейнс недолго продержался бы с ним на ринге.
Мы с женой уезжали из Парижа, а когда вернулись в свою квартиру над «Баль Мюзет» в верхнем конце улицы Кардинала Лемуана, я, перебирая почту в поисках писем с чеками, наткнулся на письмо Лу Марша. Лу Марш, спортивный редактор «Торонто стар», просил меня присмотреть за Ларри; нашел я записку и самого Ларри, где он сообщал свой адрес. В утренней спортивной газете «Л'Ото» появилась статья о Ларри Гейнсе, канадском чемпионе, который в следующую субботу проведет свой первый бой во Франции в «Стад Анастази» на улице Пельпор на Менильмонтане — крутом холме справа от тебя за парком Бют-Шомон, если стоять посреди квартала боен и смотреть в сторону ворот Ла-Виллет. Или, чтобы было понятнее, — около предпоследней в ту пору станции метро перед «Воротами Лила», рядом с резервуаром Менильмонтан. Это был опасный район с хорошей транспортной сетью и собирал публику из трех суровейших районов Парижа, включая Бельвиль. Собирал бы и с кладбища Пер-Лашез, если бы покойники увлекались боксом.
