Вследствие всего вышесказанного не было ничего удивительного в том, что буквально сразу же после окончания второй ступени базового обучения наш герой пошел работать. Высшая ступень образования была ему одновременно и не по карману и не нужна.
Вообще-то на завод брали с восемнадцати, но для любимого внука их старого доброго, терпеливого и знающего свое место наладчика оборудования начальство все-таки сделало исключение.
Какое-то время после этого Марк вместе со своим дедушкой жили просто прекрасно (насколько это было возможно конечно.) в первую очередь по той причине, что у них резко сократились расходы и вырос семейный бюджет.
А потом деду поставили диагноз — Ламия, и стабильная жизнь нашего героя резко пошла под откос. Деда госпитализировали и поместили в хоспис. Казенную полноценную квартиру, которую Марк уже считал, чуть ли не семейным гнездом, завод у него отобрал, ибо жильцов стало меньше, и выдал своему работнику вместо нее крохотную комнатушку, в которой Марк и провел последующие десять лет жизни.
Впрочем, я сильно отвлекся… За что же Марк ненавидел Сестру? Да за то, что она не спасла его деда. У Марка ведь кроме деда не было никого. Он просил Рой, умолял его буквально на коленях… Но все, что тот сделал в ответ, это посочувствовал. Посочувствовал! Заявив, что она бессильна… Марк до сих пор не мог понять, почему она так с ним поступила. Почему всемогущая Сестра вообще допускала существование в их мире такой заразы, как Ламия? В то, что она на самом деле не знает от нее спасения, Марк просто не верил. Сестренка должна была знать ВСЕ!
В тот день, когда деда Никона не стало, Марк посла Сестренку к черту. То есть, говоря официально, отказался дружить, с того самого момента став для нее «несуществующим» человеком.
* * *
Человек с перекинутой через левое плечо сумкой, набитой первыми попавшимися под руку вещами, ибо собираться с умом времени у него не было, стоял напротив информационного табло в ожидании номера своего рейса.
Второстепенный транспортный узел сектора номер триста сорок два, не смотря на то ли позднюю ночь, то ли раннее утро, гудел, как растревоженный улей. Казалось, что в этом месте все постоянно находилось в движении и сопровождалось шумом. Динамики то и дело объявляли посадку на маршруты. И после каждой подобной фразы кто-то, зачастую с грохотом и бранью, несся в одном ему известном направлении.
В дальнем углу трое мужчин довольно эмоционально выясняли отношения. И хоть до драки дело пока не дошло, но она могла вспыхнуть в любой момент. Вмешиваться в эту разборку Марк не собирался. Он вообще больше никогда в жизни не собирался лезть в чужие разборки. Так… просто с умеренным любопытством поглядывал вполглаза в нужном направлении, пытаясь навскидку прикинуть, кто из споривших мужчин с кем и каковы будут шансы каждого из них, если двое других выступят против него. Где-то плакал ребенок, где-то скулила собака.
В голову нашему герою упорно начинали лезть мысли о его ближайшем будущем. В том, что он в конечном итоге доберется до этого самого Эдинбурга и забудет контролера и его сына как страшный сон, он почему-то не сомневался. Вопрос стоял в том, что ему делать потом. Что ему делать там, на новой земле? Нет, с голоду он, конечно, не пропадет, в конце концов, Лика выделила ему более чем приличные командировочные, и на первое время их с лихвой хватит. Но все-таки, что потом?
Чудовищно захотелось курить. Миновав стоящие на входе сканеры, свернув в еле заметный закуток и искренне порадовавшись тому, что тут нет никаких собеседников, Марк открыл портсигар. Дымить он всегда любил в одиночестве. Он и сам уже не помнил, откуда у него взялся этот заскок, но преследовал он его лет с семнадцати. На его старой работе такого поведения однозначно не поняли бы, решив, что он просто жадничает делиться табаком, поэтому там он врал, что не курит вообще.
Это была его последняя сигарета в жизни. Ну, по крайней мере, Марку хотелось в это верить, ибо он регулярно бросал это неблагодарное «самоотравление», вот уже несколько лет подряд. К сожалению, бросал безрезультатно.
