Кроме того, я поняла, что, каким бы любящим он изначально мне ни казался, в нем не было ни страха, ни отчаяния. А этого стоило ожидать от маленького котенка, как, впрочем, и от человека, в жизни не знавшего ничего, помимо боли, страха и голода. Не было в нем и враждебности или замкнутости, хотя невзгоды и ненастья вполне могли уничтожить побеги любви в его маленьком сердце. Скорее, он был попросту любопытным и ласковым. Словно внутри него бил неиссякаемый источник мужества. Он обладал некой врожденной готовностью к открытому и радостному познанию мира. Так что даже тяготы и страдания не могли ни замутить, ни иссушить это стремление.
Понятие беспрестанной борьбы было для меня отнюдь не умозрительным. Покинутая, обескровленная (без крова над головой), к тому же постоянно на мели, я стала воспринимать жизнь с мрачной стороны. Она казалась мне чередой нескончаемых битв, и каждое новое поражение лишь подпитывало мою жалость к себе.
И тут вдруг этот несмышленыш! По сравнению с его бедами все мои неурядицы, даже если их втиснуть в одну, самую несчастную неделю в жизни, были волшебным туром по Диснейленду. Даже толком не приглядевшись ко мне, всем своим видом этот малыш говорил: «Привет, а ты вроде ничего, у тебя есть сердце и с тобой хорошо! Наверное, у всех людей есть сердце и с ними хорошо?»
Со стороны может показаться, будто я противоречу сама себе. Сказала ведь, что в итоге взяла его потому, что разглядела в нем нечто особенное. А теперь, мол, пошла на попятный. Это не так. Во всяком случае, не совсем так.
Потому что, в первую очередь я разглядела в нем то, в чем тогда отчаянно нуждалась сама. Больше всего мне нужна была вера — вера в то, что есть внутри тебя нечто свое, стоящее и настоящее, наделяющее тебя силой. То, что никто и ничто — ни твой парень, ни начальник, ни душевный разлад — не смогут у тебя отнять. И если в тебе есть стержень, то и в черный для тебя день люди его почувствуют и помогут тебе. Тогда и самый черный день станет немного светлее.
Как сказала бы моя бабушка: «Господь помогает тому, кто помогает себе сам». И если я увидела все это в слепом котенке, то, взяв его домой, получила бы живое доказательство своей теории.
Таким образом, я взяла Гомера вовсе не потому, что он был маленький, смышленый или милый. Не потому, что в своей беззащитности он отчаянно нуждался во мне. Я взяла его потому, что, когда видишь в другом что-то и правда стоящее, отговорки вроде неподходящего времени или отрицательного баланса в банке теряют смысл. Ты говоришь себе: «Надо быть сильной» — и начинаешь строить свою жизнь по-новому, чтобы сохранить это самое стоящее.
И если это происходит, ты и сам вырастаешь в своих глазах настолько, что начинаешь себя уважать.
К чему я это рассказываю? Да к тому, что взять слепого котенка было первым по-настоящему взрослым решением в моей жизни. И касалось оно отношений. Сама того не ведая, я выбрала для себя эталон, по которому стала судить все дальнейшие отношения на многие годы вперед.
Глава 3. Первый день его оставшейся жизни
С факелом в каждой руке впереди его шла Евриклея,
Дочь домовитая Опа, рожденного от Пенсенора.
………………………………………………………….
Шла она с факелом в каждой руке. Из невольниц любила
Всех она больше его и с детства его воспитала.
ГОМЕР. Одиссея
Скарлетт всегда любила поспать, устроившись на куче какого-нибудь мягкого тряпья вроде полотенец или стопки одеял или подушек. Вашти же предпочитала прикорнуть на чем-нибудь потверже. В день, когда я впервые принесла домой Гомера, я ушла на работу. Скарлетт сладко дремала на стопке чистого белья в глубине шкафа. Вашти с комфортом устроилась на полированной поверхности письменного стола, удобно привалившись щекой к острому углу большого словаря.
И какими же они были умиротворенными, когда провожали меня полусонными взглядами из-под отяжелевших век. У меня вдруг екнуло в груди при мысли, какой жуткий хаос я собралась привнести в их жизнь.
— Я скоро приду, — тихо сказала я, выходя за дверь. — И не одна, а с сюрпризом…
Вашти в ответ что-то тихонько проворковала, а Скарлетт просто перекатилась на спину и потянулась, задрав вверх все четыре лапы.
