— В отношении мечты. Нашей мечты.
— Ты дурак, — фыркнула она и соскользнула с камня на песчаную полосу пляжа. — Упертый дурак.
Я не стал смотреть, как она надевает купальник. Мне стало стыдно, но я уже точно знал, что не отступлю.
— Никогда не видела такого упрямца. Ты сам себе придумал мечту и уперся в нее, как баран! Не видишь, что все изменилось, не чувствуешь… — Она хотела что-то добавить, но махнула рукой и пошла туда, где мы оставили вещи. — Отвези меня на вокзал! — зло крикнула Леська, натягивая майку.
Я влез в шорты и поплелся к ней.
— Мы ведь хотели подикарствовать тут дня два, — попробовал воспротивиться я.
— Ты думаешь, я смогу пробыть рядом с тобой еще хоть час? Предательство, говоришь? Вот по отношению ко мне ты действительно предатель. Отвези меня на вокзал! Можешь ты сделать хоть эту малость?
Это меня окончательно добило. Я подхватил рюкзак, сунул ноги в узкие туфли и, прихрамывая, направился к тропке, ведущей наверх.
На плацу у наших ног трепетали пятнышки теплого света. В тридцати километрах на юге можно было различить ажурные громады севастопольских небоскребов, так прозрачен был утренний воздух. Небо расчерчивали стрижи, хватая витающий тополиный пух.
— Вольно! — скомандовал командир отделения.
Его зычный голос вырвал меня из мира воспоминаний, сразу приблизив к реальности. Я закинул руки за спину и отставил левую ногу. Остальные девять человек в шеренге тоже расслабились. В тени деревьев еще витали остатки прохлады, воздух был легким и влажным, но на солнце уже начинало приятно припекать.
Командира мы звали Ушан. Не за уши, а за фамилию.
— Ремни к осмотру! — коротко рявкнул он, спугнув с ветвей отдыхающих воробьев и окончательно вытолкнув меня из полудремы.
Эта команда была для нас новой, поскольку сегодня после подъема нам впервые выдали настоящие кожаные ремни с бляхами. Форму тоже сменили с кремовой курсантской на темно-синюю, положенную охотникам по уставу. Не знаю, как других, а меня распирало от гордости, хотя брюки не были подогнаны по фигуре и висели мешком.
Я снял ремень, обмотав им ладонь, чтобы командир мог беспрепятственно осмотреть сверкающую бляху с чеканной Розой Ветров. Я натирал ее до блеска минут пятнадцать, прежде чем бронза пришла в надлежащий, зеркальный вид. Другие старались не меньше, но, несмотря на это, Витяй получил замечание за недостаточное усердие. Меня и Паса Ушан отчитал за неопрятность прически.
— Шею подбрить, — строго выговорил командир, — виски подстричь. Кантик на затылке подровнять.
— Есть! — коротко ответил я.
Такого ответа требовал устав, хотя поначалу я совершенно не понимал, что именно необходимо есть в данном случае. Только позже, на уроке истории морского дела, нам объяснили, что этот ответ трансформировался из английского «Yes!», вполне логичного при ответе начальнику.
— Десять минут на устранение замечаний! — приказал Ушан. — Р-р-ра-зой-дись! Строиться через пятнадцать минут.
Мы рванули в кубрик.
— Витяй, отбей мне кантик! — на бегу попросил я.
— Мне бляху чистить. — Грохот ботинок по трапу сделал его ответ едва различимым.
Но я понял. Мог бы и сам догадаться.
— Толик!
— Я в гальюн.
— Пас, хоть ты помоги! — Мне удалось схватить за рукав бледного, щуплого парня. — Тебе ведь тоже велели шею подбрить?
Вообще-то его звали Сергеем, но сокращенная фамилия Постригань быстро преобразилась в удобную кличку.
— Ну? — он остановился и глянул на меня, по привычке не ожидая ничего хорошего.
— Я тебе подбрею, ты мне.
— И все?
— Да, — старательно улыбнулся я.
— Ладно, идем. Бритва есть?
— Есть, есть, — мне удалось окончательно его успокоить.
— Только я за качество не ручаюсь, — честно предупредил он.
— Плевать! Вперед, а то времени мало.
Я вынул из рундука безопасную бритву, Пас взял свою, и мы уединились в умывальнике, сверкающем зеркалами и белоснежной композитовой плиткой. Со своей частью работы я справился в несколько быстрых движений, удалив с шеи Паса лишние волосы. Теперь мне предстояло подставить свой затылок, но Пас словно нарочно оттягивал время — аккуратно стряхнул и промыл свою бритву, так же аккуратно уложил ее в футляр и спрятал в карман.
