— Я с камбуза еды прихватила, — сообщила кухарка. — Наверняка Огурец и не подумал вас покормить.
Она развернула припасы и протянула нам два сандвича с жареным мясом. Третий взяла себе и с наслаждением откусила большой кусок. Такие куски откусывать неприлично, тем более женщине. Но в случае с Рипли это не отталкивало, а создавало особый стиль, поскольку в каждом ее движении сквозило нечто не очень приличное. Она была неприлично огромной, неприлично сильной, неприлично развязной в манерах и жестах. В конце концов, она была до неприличия сексуальной.
Я опустил глаза, чтобы не пялиться на ее грудь. Желание ощупать взглядом ее фигуру было чрезвычайно сильным, но вместе с тем казалось мне граничащим с извращением, поскольку Рипли по возрасту была приблизительно ровесницей моей матери.
Чтобы отвлечься от этих мыслей, я сосредоточился на еде.
— Нравится? — поинтересовалась кухарка.
Мы с Пасом дружно кивнули.
На лежащие у погрузочного люка ящики Рипли не обращала ни малейшего внимания, видимо, сбитая с толку номерами на крышках. А мне они все больше не давали покоя. Конечно, я мог бы в момент прохождения таможни просто сказать пару слов. Машину задержат и вызовут комиссию из ближайшего штаба. Жабу тогда конец. И Рипли конец, поскольку ее, ни о чем не подозревавшую, просто вернут на камбуз.
Мне вспомнилось, как она плакала, прижавшись щекой к амбразуре.
«Выбралась, выбралась, выбралась», — звучало у меня в голове.
Еще я попробовал представить, как она вернется на камбуз. Мне стало страшно. Обычно человеку приходится выбирать меньшее из двух зол, а тут я не мог выбрать, какое добро мне следует совершить — застучать Жаба или позволить Рипли уйти в глубину.
Никогда раньше от меня не зависела судьба других людей, теперь же от страха и неуверенности липкий пот выступил у меня на лбу. Видимо, Рипли заметила это.
— Укачало? — участливо спросила она.
Я кивнул. Не мог же я ей рассказать, почему меня так прихватило!
Рипли сочувственно улыбнулась.
— Расслабься, — посоветовала она. — И глотай слюну, будет легче. А вообще подожди-ка.
Рипли поднялась со скамьи и, несмотря на дикую качку, легко добралась до своего рюкзака. Порывшись там, она достала Т-образную стальную штуковину размером с ладонь и, легко ступая по скачущей броне пола, направилась к створкам заднего погрузочного люка. Перешагнув через ящики, Рипли сунула штуковину в отверстие для аварийного ключа и провернула ее. Механизм под броней звонко щелкнул. Рипли уселась на ящик, двумя ногами толкнула створки люка, и они легко распахнулись, заполнив отсек ревом мотора и горячим потоком свежего воздуха. Мне стало легче, хотя сердце продолжало немилосердно колотить в ребра.
Не выпуская брезентовую петлю из рук, я поднялся со скамьи.
— Ну же! — выкрикнула Рипли и протянула мне руку.
Перехватывая петли руками, я бросился к ящику и вцепился в него руками. Сидеть у распахнутого люка оказалось веселее, чем я ожидал. Удивительный коктейль из восторга от скорости и страха свалиться за борт опьянил меня до головокружения. Чувствовалось, что Рипли тоже испытывает нечто подобное.
— Только держись за ящик! — выкрикнула она. — А то Огурец мне голову скрутит, если свалишься.
— Не свалюсь!
Словно в ответ амфибия оторвалась от земли, совершив головокружительный прыжок, от которого все предметы в отсеке зависли в воздухе секунды на полторы.
— Ух! — невольно выдохнул я.
Рипли довольно сощурилась.
— К вам можно? — крикнул Пас со своего места.
— Конечно! — повернулась к нему она.
Мой приятель поднялся со скамьи и осторожно двинулся в нашу сторону, перехватывая висящие над головой брезентовые петли. Втроем мы долго сидели молча, поскольку не могли все время перекрикивать рев мотора. Степь позади неуловимо менялась — пыль посветлела, появились редкие деревья акации. Дорога круто свернула на юг, к морю, и я ахнул от открывшегося перед нашими взглядами пейзажа. Далеко на севере, укутанный маревом расстояния, высился город. Белоснежные нити и ленты зданий, удерживаемые приводом Шерстюка, росли из-за горизонта и тянулись к небу. Это было похоже на сказочный лес, сотканный из дымки и детских фантазий. Здания выглядели прозрачными, даже призрачными, казалось немыслимым, что этот дивный полумираж является творением рук человеческих.
