Занавески на окнах раздвинуты, и за стеклами сияют люстры, поблескивают вазы с цветами; листья растений сверкают, а разноцветные лепестки кажутся блеклыми от льющегося со всех сторон света. Я иду по Чалкот-роуд, широкой и прямой. Улица проходит через весь район, рассекая его почти точно по центру. Недалеко отсюда находится маленький паб под названием «Принцесса Уэльская», но не в честь Дианы, а в честь Александры, жены Эдуарда VII. Этот факт наводит на мысль, что сам паб и окружающие его дома были построены в 60-х годах XIX века, поскольку Эдуард женился на Александре в 1863 году, но это нужно проверить.
Улицу не назовешь красивой. Она слишком широкая, а дома на ней, почти не отличимые друг от друга, тянутся длинными скучными террасами. В одном из них жила Джимми, сначала одна, а потом с Леном Доусоном, но у меня нет возможности узнать, в каком именно. Похоже, через пару лет Доусоны съехали отсюда и перебрались в менее благоприятный для здоровья район Кингс-Кросс. Почему? Несомненно, из-за того, что Генри не хотел платить за аренду больше двух лет.
Я возвращаюсь тем же путем — к Ротвелл-стрит, главной дороге и холму. Сегодня чудесный вечер, теплый и ясный, и домой можно пройтись пешком. Я выбираю одну из дорожек, затем иду по Сент-Эдмунд-террас и попадаю в район Сент-Джонс-Вуд. По дороге размышляю о склонности людей поддерживать иллюзии по поводу респектабельного прошлого семьи, о пентаграммах в дневнике, а потом вдруг понимаю, на кого похожи Лаура Кимбелл и ее дочь.
На моего отца. Эти удлиненные, худощавые лица — «с впалыми щеками», как их обычно называют, — точно такие же, как у моего отца и, если я не ошибаюсь, у Александра. Внешность женщин, которых берут в жены мужчины из семьи Нантер, похоже, не оказывает влияния на потомство — по крайней мере, до того, как мой отец женился на моей матери. До той поры единственное, что могли унаследовать от матери дети семьи Нантер, это светлые волосы, а в редких случаях голубые глаза. Если Лаура и Дженет напоминают мне отца, значит, они также похожи на Генри. Ergo[20], они потомки не Доусона, а Генри, как и я сам?
Этим утром я отправился в архив записей актов гражданского состояния в Ислингтоне, где хранятся документы, и попытался дополнить составленное мною довольно жалкое генеалогическое древо. Там я выяснил, что первая дочь Генри, Элизабет, вышла замуж за Джеймса Киркфорда в 1906 году, однако прошло еще шестнадцать лет, прежде чем вторая, Мэри, сочеталась браком с Мэтью Крэддоком. У Элизабет был сын Кеннет и две дочери, а у Мэри — две дочери, Патрисия и Диана. Чтобы откопать эти сведения, потребовалось довольно много времени, а мне еще нужно было найти записи о Джимми Эшворт и ее семье. Я знал о ней достаточно, чтобы облегчить себе поиски. Ее дочь Мэри родилась в 1884 году, через четыре месяца после брака матери с Леонардом Доусоном. Отцом ребенка, родившегося в законном браке, считается муж его матери (Quern nuptiae demonstrant pater est[21]), и именно поэтому Генри хотел, чтобы Джимми и Лен поженились как можно скорее. Но Мэри была его дочерью, я нисколько не сомневаюсь.
Вчера вечером я хотел поговорить об этом с Джуд. Нашел снимок Генри, сделанный примерно в том возрасте, в каком теперь Дженет, и сходство оказалось еще поразительнее, чем я думал. Форма лба, высокая переносица, прямые брови, длинная верхняя губа — все одинаковое. У Генри, у моего отца, у Лауры и Дженет. А у меня? Я внимательно рассмотрел свое лицо в зеркале. Нет, я больше похож на мать. Обнаружив неизвестную ветвь своей семьи, испытываешь странные чувства — волнение и одновременное некоторое отвращение. Я убеждаю себя, что становлюсь похож на Лауру, когда начинаю «обелять» своего предка, которого не знал и к которому, по всей видимости, не испытывал бы симпатии. Однако меня беспокоило не это, а сам факт наличия общих генов с незнакомыми людьми, почти чужаками. Похоже на глупую шутку. Мне не понравились слова швейцара, вежливо намекнувшего, что любые мои гости вне подозрений, и посчитавшего Лауру и Дженет моими родственницами. Но они
