— Трусы я и сама могу найти, — ответила Одри.
— А знаешь… — Карла встала, — не позвонить ли Розе? Она, наверное, волнуется.
— Сама позвонит, если захочет, — отрезала Одри.
Карла закусила губу. Ссора в больнице произошла исключительно по ее вине. Если бы она не улыбалась как идиотка. Роза не сочла бы своим долгом вступиться за нее. И все же — она взглянула на Одри — не стоит сейчас раздражать мать, она и так не в духе. Лучше просто выждать и позвонить сестре попозже. Карла принялась кружить по комнате, собирая грязные кружки.
— Оставь, — сказала Одри.
— Но мне нетрудно…
— Прекрати.
Карла опять села в кресло. Мать придирчиво разглядывала ее:
— Похоже, ты поправилась.
— Спасибо.
— Только не надо дуться. Никто другой тебе этого не скажет.
— Ладно, — ровным тоном произнесла Карла.
— Что это за ответ? — повысила голос Одри.
— Не знаю. Просто… ладно.
Роза часто ругала Карлу за безответность, с которой та принимала комментарии Одри насчет ее веса: «Почему ты это терпишь? Почему не пошлешь ее на фиг?» Но Карла никогда не огрызалась. Она не могла объяснить Розе, что неприкрытая грубость матери каким-то образом утешала ее. По сути Одри права: никто другой ничего подобного Карле не скажет. Никто не произнесет запретного слова «жирная» в ее присутствии. И не потому, что не хватит смелости. Скорее фигура Карлы никого, кроме матери, не заботит настолько, чтобы о ней говорить.
Проблемы с весом начались у Карлы давно. Впервые ее послали в летний лагерь для толстых детей, когда ей было двенадцать. Для Карлы борьба за тонкую талию вылилась в захватывающую, нескончаемую сагу — ежедневную драму, когда она самоотверженно отрекалась от пончиков, чтобы потом лихорадочно вылавливать их из мусорного ведра; когда обед из обезжиренного йогурта перечеркивался украдкой съеденными картофельными чипсами; когда в результате тяжких мучений она сбрасывала граммы, чтобы вмиг набрать килограмм. Окружающие, однако, никак не реагировали на ее вес. Полнота Карлы была статическим явлением, вечной, а значит, неприметной чертой ландшафта. И лишь ее мать не теряла интереса к объемам дочери, всегда замечая, когда Карла чуть-чуть худела или полнела. Лишь ее мать до сих пор сохраняла веру в не-огромную Карлу. Хотя Одри не любила вспоминать об этом, но и у нее в юности были схожие проблемы. Однажды, много лет назад, она показала Карле свою детскую фотографию: свирепая девятилетняя девочка с блинообразным лицом, одетая в праздничное нейлоновое платье с оборками, которое, казалось, вот-вот лопнет на ней, как оболочка на сардельке.
— Ты в меня пошла, — печально сказала Одри. — А я в мою маму. Единственный выход — самодисциплина. И никаких поблажек.
— Ты собираешься что-нибудь делать? — спросила Одри. — С весом, то есть.
— Да.
— Пойми, это важно, понимаешь? Майк, может, и смолчит, но поверь, он будет прыгать до потолка, если ты сбросишь килограммов пятнадцать.
Карла молчала, задаваясь вопросом: уж не обсуждает ли Майк тайком с тещей размеры своей жены?
— Кроме всего прочего, — продолжала Одри, — это поможет тебе забеременеть. А вот это — нет, не поможет. Лишний жир, я имею в виду.
— Угу, — кивнула Карла.
— Кстати, что там у вас творится?
— Ты о чем?
— О перспективах забеременеть.
— Мама!
— Чего ты стесняешься?
В дверь позвонили.
— Это Майк. — Карла встала. — Я велела ему приехать сюда.
— Погоди, — властно остановила ее Одри, — Джулия откроет. Речь шла о попытках забеременеть, и ты что-то хотела сказать.
— Нет, не хотела. Не о чем говорить.
— А, прекрасно. Таинственная ты наша.
Карла понадеялась, что на этом вопрос о ее способности к зачатию исчерпан.
— И все же, — Одри жадно затянулась косяком, — сколько ты весишь в данный момент?
— Мама…
Одри ухмыльнулась:
— Ладно, вали отсюда. Нечего меня сторожить, я не ребенок.
Майк, Колин и Джулия с недовольными минами сидели в гостиной — родня, бесцеремонно отодвинутая на периферию бурных семейных событий. При виде Карлы все трое поставили чайные чашки на стол и вскочили. Майк обнял жену, прижавшись щекой к ее щеке.
— Где ма? — спросил он. — Я бы хотел с ней увидеться.
— Погоди немного, она скоро придет.
