— Присядьте, пожалуйста, — кивает она мне на диван у противоположной стены, а сама набирает номер, вероятно, директора.
Пока девушка что–то тихо говорит в трубку, из чего мой слух улавливает лишь собственную фамилию, я вижу еще одну девушку. Вернее, одно лишь лицо и всего лишь на черно–белой фотографии. Изображенной прямо на полу, перед диваном, на котором я сижу. Изображение не оставляет мне иных трактовок: хотя девушка и открыла до пределов рот и даже высунула язык, ее прикрытые глаза, ее лоб, нос и щеки покрыты белесыми пятнами разной формы, происхождение которых навевает воспоминание о Ксюше. Из всех моих женщин лишь она позволяла кончать себе на лицо и даже, удовлетворенно припоминаю я, делала это не без удовольствия. А может, просто притворялась?
— Две минуты подождете? — отвлекает меня от забрызганного лица с фотографии девушка за столом. На что еще, кроме вежливого кивка, рассчитывает она? Уж не думает ли, что я вскочу с дивана и, изображая возмущение, выбегу прочь, на прощание обдав ее ветром от взлетевшей вверх красной шторы?
Я и киваю, понимая, что с определением цвета костюма девушки скорее всего поторопился. Во всем виновата ярко–желтая стена за ее спиной: дьявол его разберет, какого цвета показался бы мне ее пиджак, если бы стена была просто белой.
Зато слева от меня — еще одна провокация, которая пусть и не смотрится столь откровенно как лицо под моими ступнями, зато читается уж точно. «KUFCKA», читаю я на стене, ослепившей меня на пороге яркими галогенами, которые, как оказалось, лишь маскируют главное — эту самую, псевдорукописную серебряную надпись на фоне однотонного, цвета молочного шоколада замка, изображенного на пике отвесной скалы.
Но что меня действительно потрясает, так это красная штора. Та самая, отодвинув которую я оказался в этой комнате. Все дело в том, что никакого другого выхода из комнаты нет, и если под фотографией зажмурившейся девушки на полу не скрывается тайный лаз, совершенно непонятно, где прячется весь, за исключением секретарши, коллектив студии.
Более детально осмотреть комнату я не успел — из желтой стены напротив меня, метрах в трех от стола секретарши внезапно отделился, отъехав в сторону, прямоугольник величиной с дверной проем, за которым открывалась темная пустота. Через мгновение из пустоты вынырнул светловолосый парень в рваных джинсах с зажатой в зубах сигаретой и, неприветливо посмотрев в мою сторону, а секретаршу и вовсе будто не заметив, исчез за красной шторой. Встроенная в стену и неотличимая от нее, но все же отъехавшая в сторону дверь и не думала закрываться.
— Проходите, директор ждет, — улыбается мне секретарша и кивает на прямоугольник темной пустоты за собой.
Я поднимаюсь с дивана, и уже ныряя в проем и зная, что никакая он не пустота, а начало погруженного в сумрак коридора, в котором можно было различить продолговатые, излучающие слабый синий свет лампы на потолке и двери вдоль обеих стен, слышу, как вероятно кажется девушке в фиолетовом или черт его разберет каком пиджаке, важное уточнение:
— Кабинет директора — за портретом Уолли Оллинса.
В коридоре я понимаю, что дверь за мной бесшумно закрылась, и слабый синий свет под потолком, словно передумав угасать, чуть ожил, а еще — что я совершенно не представляю, как выглядит Уолли Оллинс. Вытряхнув из памяти знакомые, благодаря книгам по маркетингу, фамилии я нахожу лишь одну похожую — Огилви, но и это не обнадеживает: произнеси секретарша эту фамилию, я точно также застыл бы в замешательстве, ведь как выглядит Огилви, я тоже совершенно не представляю. Что не мешает мне безошибочно найти огромную, во всю дверь фотографию Уолли Оллинса, оказавшегося улыбающимся и совершенно лысым дядькой в смешных круглых очках. Моя интуиция тут не причем, просто кроме жуткой металлической с виду бабочки, вспарывающего себе живот японца, головы Шварценеггера, приделанной к обнаженному женскому телу и схемы метрополитена неидентифицированного мною города в виде заглатывающих друг друга, но многократно разрубленных, в местах расположения станций, удавов, лишь одна дверь не отличается оригинальностью, если не считать, что фотография лысого дяди в очках состоит из сплошных точек, правда разного размера.
