— Не много ли вы на себя берете? Вам ли судить о добре и зле? И вам ли судить человека и его душу? Откуда вам знать о том, что скрыто за его внешним обликом — его мотивы, его устремления, его намерения. Не суди, да не судим будешь. Вы не можете это не знать. Вы понимаете, что вы не судья. Не в вашей компетенции судить и тем более — выносить приговор.
— Я так не думаю. Представьте, если бы у власти стояли людоеды, неужели бы вы полагались на их суд? Вы должны определить для самого себя, что выше — этот суд или суд вашей совести, когда вы решаете самые важные для вас вопросы. Для меня решение самых важных вопросов в моей жизни находится исключительно в юрисдикции моей совести.
— Но что будет, если каждый присвоит себе право самостоятельно решать вопросы, пусть даже самые важные для него?
— Это право и так принадлежит каждому.
— Вероятно, вы считаете себя пупом земли.
— Каждый человек — пуп земли. В равной мере. А насчет слов Христа, которые вы здесь процитировали, я думаю, что он оговорился. Он должен был сказать: «Суди, потому как судим будешь. По судам своим». Так и есть — если есть тот свет, то судят там именно по судам нашим.
Фимин поднялся со своего стула.
— Все, достаточно, — сказал он. — Этот фанатик становится симпатичен, — может быть, повторить историю с Руби?
— Кто такой Руби? — спросил Виталич.
— Это — убийца убийцы Кеннеди. Он его грохнул, и тот не успел дать показания.
— Плодотворная мысль.
— Нет. Уже было. Надо подумать. На сегодня хватит, — сказал Фимин режиссеру.
— Как насчет завтра? — спросил Виталич.
— Я позвоню.
Фимин поехал к Антоновичу. Его пропускали на постах, отдавая честь.
— Один? — спросил Фимин у секретаря.
— Да. Подождите, я сейчас доложу.
Через минуту он был в кабинете Льва Семеновича.
— Ну, что теперь думаешь делать? — не здороваясь, спросил Антонович.
— Пора объявлять о смерти Терещенко.
— А как насчет убийцы?
— Я предлагаю сказать, что его растерзала толпа.
— Прошло два дня.
— Полтора. Мы скажем, что он тоже умер в больнице.
— Не слишком ли много совпадений? — Лев Семенович был зол, измотан двумя прошедшими днями.
— Мы можем их использовать. Если посмотреть с другой точки зрения, это тоже символ. Похожая смерть жертвы и убийцы. А какая разная память о них. Один погибает, как герой, как полубог, другой — дохнет, как избитая собака.
— А где этот… настоящий убийца?
— Он тоже у нас. Его сразу вывезли со стадиона.
— Что с ним думаешь делать?
— То, что объявлено. Один укол — и все.
— Я этого не слышал. Берешь ответственность на себя. Что будем делать дальше?
— Сейчас объявим о смерти Терещенко и убийцы. Завтра будет готов сценарий дальнейших действий.
— Сегодня ночью.
— Хорошо. Сегодня ночью.
XXXIII. Мария + Эвита (ноябрь)
Антонович помолчал и, будто только что вспомнив, спросил:
— Что с фильмом о допросе?
— Придется уничтожить.
— А актеры?
— В кино все должно быть достоверно. Как в жизни.
Через час Фимин вернулся в кабинет Антоновича. Здесь уже сидел Маковский.
— Ну как? — спросил Антонович.
— Все по плану, — ответил Фимин. Он выглядел свежее, чем час назад, как будто освободился от тяжелого груза.
Антонович еле заметно улыбнулся и другим тоном продолжил:
— Слушай, Анатолий, ты только не подумай, что я претендую на твой хлеб, но у меня есть небольшая идейка… Я накропал тут кое-что, называется «Судьбы народов и память поколений». Послушайте: «Кто не знает национальную героиню Аргентины и США — Эвиту Перон. Надежда нации, олицетворение ее нелегкой судьбы, воплощение лучших черт и духовных сил. Аргентинская Жанна д’Арк и Мария Магдалина в одном лице.
Все это — о героине американского фильма с Мадонной в главной роли. Об Эвите Перон мы знаем только из этого фильма, вне зависимости от того, имеет ли он отношение к правде. Создан образ святой. Специалист может сказать о Пероне, что это — дважды президент или диктатор Аргентины, об Эвите, что она — его жена и дожила до тридцати пяти лет. Хотя Перон дожил до весьма преклонного возраста. Никто не задается вопросом, не вышла ли она замуж за хрыча и в ее ли пользу говорит этот факт».
Антонович сделал паузу, обвел взглядом слушателей и стал читать дальше:
