Познание смыслов. Избранные беседы - страница 55

16.03.2016

Комментарий Джемаля к постановке вопроса:

Прежде всего следует понять, что такое «старый интернационализм». Интернационализм всегда был атрибутом протестного движения. По традиции он связывается с левым дискурсом, опираясь на тезис об «отсутствии отечества у пролетариата». Однако существует и правый интернационализм. Он выявляется в той мере, в какой именно правый дискурс приобретает характер антисистемного протеста. Например, национал-социалистическая идея вдохновляла представителей самых разных народов: от европейцев и вплоть до семитов. Послевоенные арабы активно использовали национал-социалистическую платформу для переформатирования её в «арабский социализм»…

Старый интернационализм исходит из предположения (описания), что нация есть естественный феномен, существующий чуть ли не как природная данность. Даже крайне левые говорили именно об объединении представителей различных наций, носителей различных национальных «матриц», которые должны подняться на сверхнациональную вершину материалистического понимания экономики и истории. Не преодолеть матрицу, а подчинить её другому уровню миропонимания.

Новый интернационализм исходит в принципе из представлений, которые уже даны в элементарном свёрнутом виде в марксистском дискурсе. Прежде всего это концепция ложных общностей. Иными словами, общностей, которые разработаны и искусственно внедрены в человеческое сознание дирижёрами «спровоцированной жизни». Это понятие «das provozierte Leben» было введено впервые германским поэтом Готфридом Бенном[37]. К таким ложным общностям «спровоцированной жизни» относятся, например, секты разного рода, контент которых сделан буквально «на коленке».

Нация, которая принадлежит к тому же роду ложных общностей, есть явление гораздо более сложное и серьёзное, нежели какая-нибудь секта. Для возникновения наций требовался особый период, когда политическое общество умирало и заменялось государством. В полноразмерном политическом обществе нация не имеет смысла, потому что объединителем выступает монарх, который представляет собой власть, – проекцию Бытия в этот «наш» мир.

В политическом обществе в какой-то степени все причастны к той тени, которую отбрасывает сакральная фигура монарха, – тени власти. При этом конкретные участники этого союза в политическом обществе скреплены личной лояльностью данному монарху безотносительно к тому, каким языком они пользуются с рождения.

Исторических примеров более чем достаточно: Испания, чингизидская Орда и так далее. Но в какой-то момент сакральность и харизматичность уникального присутствия «зверя из бездны» в качестве вершителя судеб размывается. И на смену приходит вместо власти контроль. Это значит, что участие в той «тени», которую отбрасывал трон, следует заменить другой концепцией соучастия: принадлежности к определённому дискурсу. Сегодняшняя нация реально сводится просто к флагу, гимну и гербу, под декларацией верности которым в той или иной форме подписывается носитель этой фиктивной административной идентичности.

В XIX веке принадлежность к нации ещё не была столь откровенно административным делом, поскольку тогда в национальных коллективах ещё сохранялся некий призрак политического общества, который придавал нации инерционную сакральность. Именно на использовании этого атавизма политического общества современным империалистическим державам удавалось развязывать истребительные войны, в которых участвовали добровольно и с полной отдачей миллионы людей. Речь идёт о постнаполеоновской эпохе, поскольку Наполеон был последней харизматической презентацией «Зверя». Эпоха Наполеона была амбивалентна, поскольку лояльность его фигуре реализовывалась вне всякого отношения к национальной принадлежности. Вместе с тем некоторые общности – например поляки – инвестировали в него свои национальные ожидания, которые были чётко связаны не с сакральностью монархизма, а с суверенной государственностью административного типа, отобранной у поляков несколько ранее.

Следует понять, что новый интернационализм выступает как разрушитель этих ложных общностей. Сама идея общины как братства есть уничтожение всех других форм связи между людьми. Поэтому новый интернационализм не предполагает, что безлимитная масса человеческого сырья, полагающего себя французами или алжирцами, египтянами или немцами, отречётся от своих идентификаций, усвоенных дома и в школе. Лишь достаточно узкий круг пассионарного авангарда мирового протеста встанет вне всяких «матричных» квалификаций, потому что общность этого узкого круга будет опираться не на веру в жизнь и не на попытки заполнить словами и символами бездонную пустоту глиняного человечества. Новый интернационализм исходит из единственной достоверной правды, – правды финала.