Когда появляются наёмные воины, то они готовы за деньги убивать, но они не готовы за деньги умирать. Здесь есть существенная разница…
Система делает ставку на абсолютное превосходство в технике, огневой мощи, лазерных пушках, установленных на гиперзвуковых космических аппаратах, ставку на дроны, на тотальный электронный контроль над всей поверхностью земного шара и так далее. Хотя на самом деле не только им доступны технологии. Возможно, что тут будут очень неожиданные и неприятные для этой системы ходы…
К сожалению или к счастью – воинов заменили «ботаники» и «умники», которые сидят теперь возле компьютеров…
Ботаники у компьютеров и убийцы, предпочитающие играть в одни ворота на местах. Но дело в том, что произошла интересная вещь. Во-первых, почему империя теперь не может состояться? Потому что насилие перестало быть сакральным, перестало быть связанным с благом. Вот в империи насилие было связано с концепцией блага. Как оно сакрализовалось через власть? Власть идентифицировалась с концепцией Бытия, то есть блага. В платоновском сознании Бытие и благо – это синонимы.
Рим захватывал новые провинции – всем римлянам раздавался хлеб, устраивали зрелища, и общество города Рима радовало то, что захватили какую-нибудь Галлию…
Конечно. И триумф потом происходил. Во время триумфа удавливали приведённого царя туземного, которого вели на верёвках, и толпа ликовала, потому что осуществлялось сакральное насилие, глубоко апеллирующее к каким-то бессознательным тёмным пластам.
Теперь насилие десакрализовано. Есть новая сакрализация насилия, но она идёт за пределами власти, она идёт вне властного дискурса, – «антивластная» сакрализация. Это сакрализация, которая идёт через враждебные системе действия, – партизанские действия. Че Гевара – это насилие, которое идёт против власти, и это сакрализация насилия вне контекста власти. А на Че Геваре империю не построишь.
Че Гевару, правда, сегодня используют в качестве бренда буржуазного и рисуют на майках…
На место Че Гевары приходят другие, новые вариации, но у них единая черта – они «антивластны». Новая сакральность: насилие связано с тем, что это насилие революционное или вызывающе негативное деструктивное насилие. Так рождается новая сакральность.
А на стороне власти насилие уже не сакральное. Оно уже подвергается рассматриванию в лупу, полиция прячет когти, очень стесняется самой себя: масса журналистских исследований, запросы в парламенте. В общем, либеральное пространство не способно обеспечить сакральное насилие, оно фальшиво и лицемерно пользуется таким опосредованным, проклятым, насилием.
Есть, безусловно, попытка новой сакрализации насилия и новой интеграции касты воинов как игрока и как субъекта. Но ведь она идёт не в форме империи. Это сетевая структура, которая противостоит мировому порядку. Это не империя, потому что империя не может иметь сетевую структуру. Империя – «империецентрична». И империя должна мыслить себя в отождествлении с «мейнстримным» мировым порядком. А если она противостоит мировому порядку, то это «антиимперия», партизанщина, – это совсем другое. И вот как раз каста воинов сегодня оказывается «антиимперией», и она оказывается сетевой структурой. А мировой порядок, который не собирается ни сдаваться, ни уступать и будет увеличивать, наращивать свою тоталитарность, свой контроль и так далее – он не будет имперским.
А каким же он будет?Я думаю, что это будет мировое правительство с опорой на наёмные силы и на технологии. На наёмных контрольных палачей, полицейских, жандармов.
США сегодня явно работают как мировой жандарм, но они уже не выдерживают, они ломаются. Кстати говоря, Штаты не собираются извиняться, в отличие от Европы, за насилие, в том числе не только творимое вне, но и творимое внутри. Они очень жестки, они повышают уровень жёсткости в обращении со своим населением, но от этого насилие, которое творят американцы, не становится сакральным ни в Афганистане, ни в Айдахо, ни в Колорадо, ни в Ираке. Их насилие проклинается всем человечеством. Они пока ещё за него не извиняются, но понятно, что это либеральная империя, которая в противоречии сама с собой. И она уходит.