Когда начиналась Первая мировая война, задача была закончить её в несколько месяцев и объявить народам, что это либералы-демократы, парламенты, партии, вся эта новомодная сволочь развязала войну, а мы, монархи, отцы народов, её останавливаем и сейчас делаем мировое правительство. Вдруг это всё перешло в неуправляемую стадию на четыре года такого смертоубийства, когда там то ли 10, то ли 20 миллионов было уничтожено, ещё 50 миллионов погибло от «испанки».
И после этого традиционалистам пришлось сильно подвинуться. Произошло то, что Ортега-и-Гассет называет «восстанием масс» в своей одноименной книге («Восстание масс»): массы хлынули на пляжи, курорты, в театры и учебные заведения, которые раньше были резервированы для узких кругов элиты. И, соответственно, изменилось и содержание этих элитных мест, потому что, скажем, театр, в котором публика сменила свою сословно-классовую природу, не может остаться тем же театром, – в противном случае никто туда не будет ходить. Всё это радикально меняется, меняется это пространство.
Но традиционализм выживает под пеплом, и внезапно именно во Франции, где положение Традиции хуже всего, появляется как взрыв. Видимо, некие крупные невидимые нам силы постановили, что это должно возникнуть и вспыхнуть во Франции. Как социальная революция должна была произойти в России, в которую Маркс меньше всего верил, так и взрыв традиционализма должен был произойти во Франции, которая больше всего ненавидела Традицию и ближе всего была к либерализму.
И вот появляется там Рене Генон, родившийся в 1886 году. Он становится рупором традиционалистского клуба. Он пишет ряд работ, которые выражают основное доминирующее направление в традиционалистском дискурсе. Это «Кризис современного мира»[76], который задает тон всему дальнейшему изложению традиционалистских истин. Одна из первых его книг – это «Восток и Запад». Где Восток – это парадигма всего позитивного: свет с Востока, сакральные учения, традиционалистские ценности. А Запад – это полная дегенерация, инволюция, дошедшая до своего максимума, разложение, которое коснулось всех и достигло уже костного мозга на Западе. Поэтому «Кризис современного мира» – «установочная» работа.
В Италии появляется примерно в то же самое время барон Юлиус Эвола[77]. Он, почти ровесник Генона, молодым лейтенантом, добровольцем, принял участие в Первой мировой, пошёл в артиллерию. В принципе, он такой дадаист, близок к Маринетти[78], но при этом активно искал идеологическую базу, опору в традиционализме, эзотеризме, оккультизме. Потом они, конечно, установили контакты с Геноном, но у него немного другая позиция.
Генон – это прямой выразитель клерикально-брахманской верхушки традиционалистского социума, это рупор эзотерической поповщины. Он принимает в 1912 году ислам. Естественно, ислам суфийский: становится членом тариката Шазилийа. Тарикат, который в качестве одного из своих исторических членов включал Мухйиддина ибн аль-Араби[79]. Генон ссылается на него как на своего мэтра. И ещё его мэтром является Данте, которому он посвятил потрясающую, великолепную работу «Царь мира» (La roi du monde). Он ориентируется на эти центральные фигуры, но надо иметь в виду, что вообще всё это некая конкретизация неоплатонизма. Генон становится рупором этой эзотерической поповщины, он становится шейхом.
Но ислам является антиклерикальной доктриной. Это как раз то, что я сказал: это конфликт Бытия и сознания. Либо сознание является функцией от Бытия, слито с ним, то есть Бытие – оно же есть и сознание (это версия языческая, традиционалистская), либо сознание противостоит Бытию, оно абсолютно апофатично, и в силу своего апофатизма является амальгамой, которая делает возможным отражение всего окружающего (свидетельствование за счёт чёрной амальгамы, которая не пропускает свет и даёт отражение). Это уже Откровение – это уже совсем другая линия, это линия радикалов. Радикалы стоят на платформе «сознание против Бытия», потому что сознание несёт в себе смысл, сознание отрицает констатацию, что «всё есть так, как оно должно быть, потому что это Декрет Абсолюта, за пределы которого невозможно выйти, и кто это постигает, тот является посвящённым, реализовавшим идентичность с этим Абсолютом». Авраамическое послание отрицает этот абсурд, эту бесцельность.
