Сайлас сбавил скорость, чтобы не тревожить ее. Он водил машину так же умело, как делал большинство вещей — кроме, возможно, устройства личной жизни. Всю неделю он ругал себя за то, что отпустил ее, не потребовав какой-нибудь гарантии.
Слабый запах ее духов еще больше возбудил его. Что они ему напомнили тогда, в первый вечер? Цветы, умытые дождем цветы. Такие же сладкие, нежные и неуловимые, как она.
Твоя неуловимость, маленькая моя любовь, скоро останется в прошлом, поклялся он себе, въезжая на мост через залив Орегон. К западу слабые штрихи золота еще касались блестящего горизонта Памлико, а над Атлантикой на востоке уже серебрился узкий серп луны. Он повернулся, чтобы показать ей прекрасную панораму, и, увидев ее, свернувшуюся клубочком во сне, нежно улыбнулся. При первой же возможности он разбудит Рейн, а не то у нее будет растяжение шеи. С ее-то везением она может проходить с фиксирующей повязкой весь медовый месяц.
Медовый месяц. Не слишком ли он много берет на себя? Он не мог предложить ей особо выгодных условий в этом контракте, заключаемом на всю жизнь. Во-первых, возраст. Он очень стар для нее; он знал об этом все время, но заставлял себя забыть разделявшие их годы. Из-за того, что он в отставке, это кажется еще хуже. Он начал молодым — в семнадцать. А теперь ему на двадцать лет больше.
Положим, его отец был еще очень энергичным мужчиной в свои семьдесят четыре года. Нужно было заехать познакомить их, но Сайлас слишком торопился доставить ее домой, чтобы тратить время на что-то не столь важное.
Увидев впереди мощеный поворот, он затормозил.
— Маленькая… Рейни, — тихо позвал Сайлас. Он дотянулся и расстегнул ремень. Когда костяшки пальцев коснулись ее груди, он еле заставил себя убрать руку. Он еще даже не поцеловал ее, а уже хотел так, что едва мог думать о том, что нужно доехать до дома.
— Просыпайся, маленькая. Через несколько минут луна поднимется над океаном.
Зевая, Рейн поморгала и попробовала выпрямиться.
— Мы уже дома?
Эти слова, сорвавщиеся с ее уст, никогда не звучали для него так сладко, как сейчас.
— Почти. Я боялся, что у тебя будет растяжение шеи, и ничего не мог сделать, не остановившись. Напомни мне, чтобы я поменял эту штуку на прекрасную удобную модель с раскладными креслами — даже на заднем сиденье.
— Такая, которая разгоняется от нуля до двадцати всего за три минуты, — сонно пробормотала она, потягиваясь на откидном сиденье.
— Ты же знаешь, это моя обычная скорость. — В его глазах сверкнула улыбка, когда он увидел, как она постепенно просыпается. Точно цветок распускается.
— Это больше похоже на «даймлер» Мортимера с Гордли за рулем, — заметила Рейн. — Вообще-то это никакой не «даймлер», это просто старинный «мерседес-бенц», но Мортимер всю жизнь имел «даймлеры», и, когда две компании слились, он все равно продолжал называть его «даймлером». — Теперь она могла смеяться над этим. — Это так похоже на него. Он ненавидел перемены. То немногое, что он не мог контролировать, он просто игнорировал.
— Хочешь рассказать мне об этом? — Сайлас повернулся к ней, изо всех сил подавляя рвущееся из него желание.
— Нет, это неважно. Об этом я расскажу тебе потом — сейчас я хотела бы поговорить с тобой о чем-то еще, Сайлас.
Нотка неуверенности в ее голосе встревожила его, заставила насторожиться. Может быть, она вовсе не разведена. Может быть, она рассказала ему эту историю про родителей, чтобы подготовить почву.
— Давай пройдемся, — коротко предложил он.
Сайлас вышел и открыл ей дверцу. Рейн снова зевнула, и ему пришло в голову, что она, наверное, устала. Перелет через всю страну и его-то всегда выматывал, а она еще в придачу только что пережила семейную драму.
Он нежно тронул ее за руку, мечтая взвалить ее усталость себе на плечи.
— Сними туфли, солнышко. Пусть твои мускулы расслабятся, и ты подышишь свежим воздухом.
Что бы она ему ни сказала, они что-нибудь придумают. Она была здесь; фактическое владение — это уже девять десятых юридического.
— А что мне делать с чулками?
— Сними их. Я отвернусь, чтобы не стеснять тебя.
На ней были колготки, но она сделала так, как он сказал, аккуратно засунув их в одну из своих лакированных туфелек.
