— В штаб — всех начальников отделов. За тобой посыльный прибегал. Перебазировка. Нам приказали собирать манатки — обеда не будет. Сухой паек я получу на тебя. На вот, немного перехвати, а то до вечера — голодом.
Он быстро одевался, на ходу сжевал мясо и картошку, не замечая вкуса. Катерина подавала ему сапоги, гимнастерку, ремень с кобурой…
Выглядела она удивительно подобранной. Он, проходя, привычно потянулся к ней — и отдернул руку. Она странно посмотрела на него, он перехватил ее взгляд в старом зеркале.
— Поторопись — в штабе ждут, — напомнила она.
— Не твое дело, где меня ждут! — крикнул он, выбегая на улицу, и рысцой припустил к штабу.
Спустя два часа колонна автомашин, рыча моторами, тронулась через деревню, уминая колесами черноземную грязь. На выезде из села машины сворачивали на шоссе. Дороги были запружены войсками, движущимися на запад. Копылов сидел в кабине бензовоза почти в середине колонны. Когда выбрались на асфальт, он задремал под гул мотора.
Проснулся, разбуженный внезапной тишиной. Машины стояли впритык — впереди образовалась пробка.
Налево был двухэтажный дом под черепичной крышей с зелеными ставнями и длинными узкими окнами. Полосатый флаг свешивался над одним из окошек. Капитан в артиллерийской форме, держа на согнутой руке брезентовую плащ-накидку, пересекал дорогу; часовой на крыльце, опираясь на винтовку, разглядывал застрявшие на дороге машины. Справа — обугленные стены. В пустых проемах окон плыли облака. Рядом с дотлевающим домом, посреди зелени и бурьяна, высилась старая кирпичная стена. От нее сохранилось немногое. Пацаны, свесив босые ноги, сидели на развалине. В кустах в гуще листвы, поблекшей от недавнего жара, под маскировочной сетью затаилась зенитка. Двое солдат, сидя на траве, ложками хлебали из котелка дымящийся суп.
Из окна, откуда свисал двухцветный флаг, высунулся молоденький офицер в конфедератке.
Копылов только теперь сообразил, что они в Польше, а когда переезжали границу, он не заметил — проспал. С любопытством заново присмотрелся к босоногим мальчишкам. Ничего особенного в них не было: так же вороньем лепились на заборах, как и в русских деревнях, по ту сторону границы.
Судя по всему, наступление развивалось стремительней, чем ожидали, потому что яловых сапог в БАО так никому и не выдали.
Темнота настигла колонну у развилки. Вправо уходило бетонированное шоссе, влево — грунтовая дорога, искромсанная гусеницами танков и самоходок. Повернули влево. Поплыли мимо отлогие холмы. По сторонам среди полей и перелесков маячили хуторки, на бугре громоздился ветряк… Темень быстро сгущалась. Скоро не стало ничего видно, кроме мгновенных вспышек фар встречных машин.
Снова подумалось о том, что это уже заграница, что когда-нибудь про этот переход напишут в учебниках. Он с трудом заставил себя испытать волнение: мешала незачеркнутая в памяти отвратительная вчерашняя сцена. Не хотелось вспоминать всего, что он говорил Катерине. Вместе с тем ему необходимо было немедленно решить, как им обоим вести себя дальше: продолжать жить как прежде казалось невозможным. Сейчас он полностью согласен был с Катериной, что они не пара. Правда, ничего подобного он не слыхал от нее. Но не это ли самое подразумевала она, когда говорила: «Да и родителям твоим думаешь нужна я? Ждут они меня там такую, не дождутся?» И разве сама она не готова к тому, что они должны будут расстаться: ведь не рассчитывает же она, что он потянется за нею в деревню строить новый дом на голом пепелище. Сама же говорила: «…Нет мне другого угла, кроме тех головешек». А раньше или позже расстаться им, не все ли равно.
Утешаясь мыслью, что так будет лучше не столько для него, сколько для Катерины, Копылов успокоился и решил, что уйдет именно сегодня, но уйдет с достоинством, не роняя чести, не припоминая ей никаких пакостей — просто выкинет из головы все сплетни, какие слышал про нее. Правда, хочешь не хочешь, нужно будет забрать у нее свои вещи, а при этом невозможно сохранить достоинство: придется рыться в узлах, где сложено и его и ее белье.
Думать про это не хотелось и решительности его поубавилось — авось, все как-нибудь само собой уладится. В конце концов все это можно будет решить и после войны — совсем уж недолго ждать. Конец войны многому из того, что есть теперь, поставит точку.
