Какой-то, на переходе к Невскому, стоит со списком востребованных вещей на груди: «Знаки. Монеты. Иконы. Медали. Часы. Серебро».
Нет, мы, несомненно, еще пригодимся. Вот, например, если сдать себя в ломбард. Сам за собой не придешь, это понятно. На близких надежда тоже не большая. Но ходят же по нашим улицам всякие праздно-щедрые и любопытствующие, которые любят покупать по сходной цене дорогое. И тебя купят. И вставят в свой интерьер. И станешь ты частью чужого интерьера. Частью интерьера всего лишь. Частью интерьера.
Разговор в КПЗ.
«Зачем в Китай-то ходил?»
«Да нас ведь ждали в ихнем райцентре, рядом с границей. Мой друг им КамАЗы продает».
«Ну друг, ладно… А тебе-то что было делать в китайском райцентре?»
«Я за компанию. Надо же узнать, как люди стоят на ногах. Стоит ли им КамАЗы продавать? Они у нас были. Ты мою квартиру посмотрел, я – твою».
«КамАЗы ведь не твои. Ну и потом, я же у тебя не квартиры покупаю, а машины».
«Ну, они бы показали, например, свои магазины, набитые до отказа товарами…»
«А вдруг это не их магазины? Там ведь все по-китайски».
«Переводчик же есть».
«Подкуплен».
«Если они переводчику в год миллион платят, это тоже кое-что, пусть даже и магазины не их».
«Да мало ли в России таких комедиантов?»
Сначала перебежчику в Китай казалось, что ему просто попался бестолковый сосед, но теперь он понял, что тот просто вредный.
«Чего пристал? Выпили бы на халяву! Подарков, знаешь, сколько надарили бы? Они с такими мешками через таможню прут!»
* * *
Скрепленные птичьей слюной ласточкины хижины, кавказы Нью-Йорка, солнечная ржавчина замоскворецких окон… Куда уходят от меня эти караванные верблюды фантазий?
Все смешалось и при этом стало первобытно ясным. В том смысле, что «воздух дрожит от сравнений». Каждый с каждым готов поменяться местами, не рискуя потерять свое.
Даже в сердце пламени – мрак. Но ничто не отменяется. Как в воспоминании. И все хотят друг другу понравиться. Чайник всякий раз закипает другим голосом, подпевая тайным мыслям хозяйки.
Эгоцентрикам всегда кажется, что, когда рушится их жизнь, рушится мир. Часто они совершенно искренни в своем убеждении. И потому почти все сплошь и рядом философы. Правда, с оттенком истерики.
Живу в тесноте запретов и укорачивающихся желаний и надеюсь еще пожить. Здесь все же есть еще место идеалу. Хотя жизнь во все, конечно, вносит свои коррективы.
2001
Как я чуть было не стал редактором.
Уроки первый, второй, третий и четвертый
Летний грохочущий Невский, с парусиновыми еще, я думаю, козырьками над витринами (начало 70-х). Я благополучно и почти невредимо выбрался из армии, отслужив год после университета. Рука при виде военного еще тянется отдать честь. Хотя я давно уже в другой жизни: бродячий интеллигент, литературный лектор Ленконцерта с аттестатом артиста в кармане (все, выходящие от имени Ленконцерта на сцену, пребывали в звании артиста).
Навстречу мне идет моя любимая университетская преподавательница Людмила Александровна Иезуитова. Давно не виделись, говорим о том о сем, кто и как с нашего курса устроился в жизни. «Коля, я собиралась вам звонить. Издательству „Детская литература“ требуется старший редактор. Нас просили порекомендовать молодого способного парня. Мы назвали вас. Сходите».
Я обещал.
Но мне нравится моя нынешняя вольная жизнь, нравятся разъезды и каждодневное единоборство с публикой. Веду себя согласно хитроумной логике Колобка. Два года назад, вместо поступления в аспирантуру, укатился в армию, теперь решил продолжать кататься как сыр в масле в роли почти свободного художника и почти артиста. И деньги приличные: сколько заработаешь. Зачем мне служба с 9 до 17.45 с перерывом на обед и твердым окладом? Это для стариков. В общем, без особых укоров совести, я неблагодарно забываю о лестном, должно быть, предложении.
Через полгода, примерно, там же на Невском вновь встречаю Людмилу Александровну (судьба, в который уже раз, прикидывается случаем). «Вы были в „Детгизе“?» «Нет».
Мое неинтеллигентное и легкомысленное поведение в некотором роде компенсируется чуткостью – я все читаю в глазах Л.А… Совесть, наконец, пробуждается во мне. К тому же, думаю, со школьных лет я просиживаю за столом, пытаясь сочинять стихи и прозу, и твердо уверен, что буду литератором (никаких метаний и поисков своего призвания – публика разочарована). Почему бы и не быть поближе к тому месту, где пекутся книги?
