— Валентина?
Я не успел сообразить, как Соколов решительной походкой направился туда, где только что стояли Володя и Валя.
Потом я услышал дикий женский крик. В испуге ко мне подбежал Володя:
— Что он, рехнулся? Что случилось? Сумасшедший!
Я тоже ничего не мог понять.
— Он спросил, как зовут ее. Я ответил…
Володя был похож сейчас на обиженного ребенка. Губы надуты, и в глазах чуть ли не слезы.
— Да брось! — сказал я. — Давай лучше закурим.
— Тебе хорошо говорить… А у меня все на мази было… И все из-за этого…
Меня не меньше Володи беспокоило случившееся.
— Придет лейтенант — наверно, скажет, что и почему.
Возвратились ребята, провожавшие Люсю и Клаву.
— Что произошло? Она бежит, орет, а он идет за ней и кричит: «Стой! Не трону! Стой!»
Володя продолжал ворчать:
— И надо же в такой момент…
Наутро Люся и Клава недоумевали:
— Может, они знакомые были? С Валькой-то?
— Как убежала вчера, так и не пришла. Не ночевала!
— А ваш лейтенант ничего вам не сказал?
— Куда же она денется теперь? Неужто одна ушла?
— Не ровен час, путалась с немцами…
— И такие были… Одним каторга, а другим удовольствие. Пристраивалась…
— Красавица! Нечего сказать!
— Нет, что-то здесь… Не может так…
— А ведь какой прикидывалась!
Мы недоумевали не меньше женщин. Лейтенант Соколов ни вчера, ни сегодня, после подъема и когда мы завтракали, не проронил ни слова.
И вдруг Хильда, молча стоявшая с женщинами, тихо произнесла:
— Зи вар ди фрау айнес дойчен СС оффициере! Зи загте мир зелбст унд бат швайген! Абер их каните зи фрюер бис цум айнтритт дер руссен![7]
Через два дня нам с лейтенантом Соколовым удалось вырваться в Лигниц. Мы ехали на попутных, и всю дорогу комвзвода молчал. Обронил лишь несколько слов:
— Проголосуем!
— Влезай!
— Здесь сойдем…
— Теперь близко…
Я смотрел на Соколова и не узнавал его.
Он постарел за эти дни, осунулся. Морщины под глазами. Седина. Или я не замечал ее прежде? Нет, прежде у него не было ни одного седого волоса. Да и рано: ведь лейтенанту тридцать два.
Когда мы сошли на повороте, чтобы поймать следующую машину, Соколов долго тер глаза. Видно, они болели от бессонницы. И потом, в Лигнице, тоже тер их. И глаза его стали красными, воспаленными и еще более старыми.
По существу, я совсем не знал Соколова, но в нем было для меня что-то притягательное. Люди, ясные с первого взгляда, наверное, не так интересны.
Но вот что происходило сейчас с Соколовым? О чем он мучительно думал? Чем терзался? И что значила для него эта встреча с Валей-Валентиной?
Уже когда мы сидели в госпитале у Бунькова, я все ждал: вот сейчас он заговорит об этом, ведь друзья…
Но разговор шел обычный — о здоровье старшего лейтенанта, о дивизионе, о делах на фронте, о союзниках, которые наконец-то раскачались со вторым фронтом. И Соколов не вспоминал случившегося.
Я ёрзал на стуле рядом с койкой старшего лейтенанта, без конца поправляя сползавший с моих плеч халат. Палата выздоравливающих, в которой лежал Буньков, гудела. Забивали «козла». Сражались в шахматы. Смеялись, рассказывая что-то забавное. Шелестели газеты. Стучали костыли. Скрипели койки.
Дважды зашла сестра, сказав предостерегающе:
— Мальчики!
Ее не слушали. Только один из выздоравливающих оторвался от домино и бросил:
— Гоните! Хоть сейчас! С радостью превеликой!
Буньков рассказывал:
— …А затем вот сюда перевели. Здесь поживее, сам видишь. И народ хороший, веселый. Надоело только всем. И в самом деле обидно. Война к финишу идет, а мы тут загораем! Бока пролеживаем…
Потом взглянул на меня:
— Миш, чего мы парня мучаем? Смотри, извелся совсем. Давай отпустим. А обратно вы завтра?
— Завтра утром, — подтвердил Соколов. — Куда же сегодня?..
— Да, поздно, — согласился старший лейтенант. — Так ты беги. Вот и адрес припас.
Он достал из тумбочки клочок газеты.
— Я еще к Петрову зайду, — сказал я, принимая бумажку.
— А Петров, он в третьем отделении, двадцать седьмая палата. Это соседний корпус слева. Третий этаж. Забеги да и привет передай от нас.
Мы договорились с Соколовым встретиться утром, в восемь, у госпиталя.
Макака, увидев меня, пустил слезу.
— Через часок к тебе еще лейтенант Соколов зайдет. Он здесь, — сообщил я.
