Нервы у всех от такой беспокойной и неустроенной жизни были до предела расшатаны, а эти постоянно заключаемые между десантниками пари, нечто вроде игры, хоть как-то снимали напряжение.
Хотя иногда заканчивалось всё это…
«Чуть на мине однажды не подорвались», — вспомнил один особенно нелепый случай Канхубер.
И нахмурился.
«Ночью на спор бегали… Вокруг озера. И прямиком на минное поле забежали. Нет, иногда они как дети малые! Право слово…»
— Если стрелять сегодня ни в кого не придётся, — пояснил Огген. — И задницы кому-нибудь подпаливать…
— Я, признаться, думал, что здесь кто-то остался, — добавил Хейцер.
И показал рукой на пустые дома с чёрными, слепыми провалами окон.
Дома стояли рядами вдоль улицы: молчащие, притихшие, немые, будто смертники, выстроившиеся перед расстрелом и стремящиеся хотя бы покорным своим молчанием хоть немного продлить свою обречённую жизнь.
Казалось, они даже сжались от страха и краски их фасадов, ещё недавно яркие, многоцветные — стремительно блекли, будто в предсмертной бледности.
«Да нет, чепуха! — Хейцер помотал головой, словно отгоняя морок. — Это просто закат, темнеет…»
— А что, надоело стрелять? — спросил Канхубер.
— Без толку, — пояснил Хейци. — Время теряем… Мне вон моя дура написала, что ей на курсы надо идти. Дизайнер, она видите, художник в душе. Кресла свои проектирует с системой левитации, а дома сесть не на что. Я ей в прошлом сезоне перевод посылал на кресла и ванну с массажем. Ничего не купила! Куда деньги подевались — до сих пор не знаю. Тоже мне, хозяйка… Теперь, видите ли, учиться ей захотелось! А ребёнок с кем останется? Мою мамашу разве уговоришь с пацаном посидеть?
— Он у тебя ходить начал? — Канхубер двумя пальцами изобразил неровную походку малыша.
— Бегает уже, — ответил Хейцер. — В отпуск пора, сержант. Совсем одичаем тут.
— И к местным бабам подходить нельзя, — вставил Огген.
Третий огнемётчик, Грейзе, горестным кивком головы подтвердил правду этих слов.
— Это всё жандармерия, — добавил Огген. — Сами импотенты паршивые, так и всем остальным кое-что подрезать норовят. Я давно заметил: как среди аборигенов какая баба покрасивей найдётся, так жандармы ей первой верёвку норовят на шею набросить. Точно говорю! Я всё потому…
— Хватит! — оборвал его Канхубер. — Вы сейчас не до отпуска, а до каторги доболтаетесь!
Огген замолк и с подчёрнутым страранием стал отряхивать пыль с серо-зелёного камуфляжа.
— Свободу не цените! — начал было сержант.
Но неожиданно замолк и выразительно постучал кулаком по каске.
«Болтуны!»
— Ладно, — подвёл итог Канхубер. — Почесали языками — и ладно. Сейчас проходим по улице. Хейцер — по левому ряду, Огген — по правому. Грейзе замыкает. Я — впереди, на удалении в пять шагов. И смотрите, засранцы, в спину мне не шарахните! Каждый работает по своей стороне, Грейзе — только направление назад.
— Не в первый раз, командир, — успокоил его Грейзе.
— У нас на всё и про всё — пол-хорра, — определил Канхубер. — Палите всё к демонам, ребята! Как приказано!
— Само собой, — вздохнул Огген. — Вовремя местные отсюда убрались…
— Всё, идём! — прервал его сержант. — К началу улицы, выстраиваемся — и вперёд!
Они прошли назад шагов на сорок, развернулись — и медленно двинулись вдоль домов, в сторону центральной площади.
— Огонь! — скомандовал Канхубер.
Огнемёты с хищным, драконьим свистом выбросили длинные красно-оранжевые огненные струи, и первые здания вспыхнули, охваченные прыгающим, голодным, быстрым, взлетающим к самому небу огнём.
В нарастающем свете вечернего пожара тени запрыгали по серой земле, подхваченные ветром искры полетели в тень подступающих сумерек.
Пожар огненными волнами расходился по городу.
Выбросив бело-синие снопы пламени, включились маневровые двигатели.
Космолёт, разворачиваясь, стал полукругом заходить на посадочный курс.
Впереди, ослепительно-белой громадой контрастно выделяясь на космическом бархатно-чёрном фоне, занимая едва ли не три четверти широкого панорамного иллюминатора, висел, покачиваясь, словно древний фрегат на набегающей океанской волне, базовый звездолёт, частица далёкого, и особенно дорого теперь Каэ Зелёного Мира.
