Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого - страница 90
В самом Париже около 1250 г. живой интерес населения к злободневным проблемам можно заметить по множеству мелочей. Квартал у Малого моста был неким подобием манежа. Среди жонглеров, привлекавших внимание прохожих, были не только исполнители жест или артисты с обезьянами, которых уставы избавляли от дорожной пошлины за кульбит дрессированного животного или за декламацию лессы[318]: были и такие, что встревали во всё, что возбуждало в тот момент страсти толпы, для чего распевали или декламировали унылые жалобы, апологетические поэмы и памфлеты. В начале века Уильям Лоншан, в отсутствие Ричарда Львиное Сердце бывший регентом Англии, пригласил жонглеров из Франции, чтобы те пели ему хвалу на городских площадях[319]. В самой Франции жонглеры подобным образом обрабатывали общественное мнение в пользу какого-либо человека, чьего-либо дела, какой-либо идеи, а порой и против тех или иных людей или идей.
Их насмешливая критика часто была беззлобной, кого-то они поддразнивали лишь в силу своего характера. Они потешались, например, над осевшими в городе бретонцами за то, что те коверкают французский язык, за их детскую и упорную веру в возвращение короля Артура, за их манию ссылаться на бесчисленную родню, за распространенное среди них непрезентабельное ремесло изготовителей метел[320]. Такие шутки не были ядовитыми и не влекли особых последствий (однако шуток обратной направленности не было: жонглер, который бы высмеял во Франции французов в пользу бретонцев, рисковал остаться без ушей, и жонглеры это прекрасно знали)[321].
Однако сатиры тех же жонглеров на англичан были уже совсем другими — злыми, всегда в ерническом тоне, но не без угрожающих ноток. В этом проявлялся тогда национальный дух и его непреклонность. Француз, который после XII в. не раз встречался с англичанином на поле битвы, боролся с ним не только оружием: он осыпал врага насмешками, издевался над шумными и тяжеловесными «попойками» англичан, передразнивал их речь, называл любую тарабарщину «французским языком Мальборо», при каждом удобном случае повторял старую остроту, что англичанин «хвостат», то есть имеет хвост, как у животных[322]. В 1259 г. французский король подписал с английским соглашение, положившее конец затянувшейся нормандской проблеме с выгодой для Франции; один жонглер, падкий до злобы дня, добил англичанина смехом и высмеял спесь, которая привела того к поражению. Ломаным языком, подражая этим «пустомелям», он описывает великий совет, где король Англии призывает к отвоеванию Нормандии; советники короля бахвалятся, составляя бурлескный план завоевания всей Франции, а их повелитель слепо доверяет им, как настоящий Пикрохол[323]. И французы над этим смеялись: ведь они собственными глазами два дня видели в Париже английский двор, сопровождавший своего короля. В 1264 г. король Англии, которому угрожали собственные подданные, обращается к французскому королю с просьбой помочь ему восстановить свою наполовину подорванную власть; другой жонглер использовал текст этого обращения, состряпав пародийную хартию, написанную на такой же тарабарщине, наполненную грубыми каламбурами, но на сей раз направленную и против самого короля Франции, чья политика по отношению к Генриху III, несколько бледная и вялая, была не очень популярна[324].
Таким образом, народ имел определенную позицию по отношению к иностранцам и свое мнение о том, как с ними следует себя вести. Вмешивался он, проявляя несколько более дерзкий интерес, и еще в кое-какие дела.
Между Парижским университетом и нищенствующими орденами разразилась большая ссора: парижские доктора боролись против поползновений доминиканцев и миноритов занять магистерские кафедры, имея при этом дело с сильным противником — ведь папа и французский король открыто поддерживали монахов. Магистры приводили доводы, проповедовали, вели тяжбы, писали памфлеты, составляли жалобы в суд, представляли прошения и собрали под своим знаменем белое духовенство, чьи интересы тоже оказались под угрозой из-за других притязаний нищенствующих монахов — добиться наравне со священниками права окормлять души и получать дары. Схватка была ожесточенной, она возбудила общество, и ее отголоски слышались даже на городских площадях. Жонглеры (они не были полностью бескорыстны — их нанимали, но некоторыми двигали и собственные убеждения) сочиняли поэмы, звучавшие на улицах. В 1259 г. папа Александр IV, приказав епископу Парижскому сжечь некое сочинение одного магистра университета, приговорил к той же судьбе сатиры и песни, направленные против доминиканцев и миноритов, которые декламировали и пели в столице
