Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого - страница 83

Расставшись с этим изобретательным забавником, мы наткнемся на другую фигуру, также имеющую довольно своеобразную репутацию, на великого искусителя — разносчика галантерейных товаров. В Париже имелось немало галантерейных лавок, хорошо устроенных, и галантерейщики были объединены в «цехи». Многие их лавки находились на Большом мосту[292]. Они торговали предметами роскоши и продавали самые богатые элементы костюма, заманчивые для женщин: редкие ткани, кайму для лифа, бахрому для платья, головные уборы, пояса и поясные кошельки, отделанные золотым или шелковым шитьем и украшенные бисером, а также все аксессуары туалета. Но среди них были не только богатые купцы: были и такие, кто ходил по улицам с лотком на шее, на котором были разложены разнообразные предметы. Эти торговцы к богатым не относились и, неизвестно почему, пользовались довольно скверной славой: они слишком фривольно обращались с женщинами. Тот, кого мы встретили, объявляет о своем товаре и перечисляет его, и каждый предмет связан с какой-то потребностью, обычаем, модой. Послушаем его, но пусть вымысел, с которым нам придется иметь дело, не вводит нас в заблуждение: ведь этот перечень товаров, который выкрикивает торговец, пересказал нам один жонглер, спародировав его и нагромоздив на его лотке такую кучу всякой всячины, что в реальности разносчик бы рухнул под ее тяжестью; однако по карикатуре можно догадаться об оригинале. Итак, вот парад товаров в том беспорядке, в каком продавец объявляет их названия: пояски, перчатки для девиц, меховые перчатки, ремни с пряжками, железные цепочки, струны для виеллы, гимпы, иголки, ларцы для драгоценностей, кожаные кошельки с кисточками; ртуть в чехле из рыбьей кожи, в свою очередь вложенном в сумочку из барсучьей шкуры; выдра на шубу, горностай, сиглатон (шелковая ткань); кант из кожи морской свиньи; жеребячья кожа для отделки сюрко, шерстяные очески, всевозможные пояса, наперстки для портних, поясные кошельки из шелка и сафьяна, покрывала для монахинь; наконечники для стрел, наконечники для шнурков, застежки для башмаков, оловянные застежки-фермуары для детей; завязки для фетровых шляп, шпильки из серебра и латуни; для дам — чепцы с завязками, для девушек — шелковые чепцы с передом золотого шитья, для молодых кавалеров — льняные головные уборы, украшенные цветочками и птицами, для вилланов — пеньковые шапки; рукавицы для тех же вилланов; колокольчики для церкви, мучные сита для пекарей, формы для сладких пирогов, пастушеские флейты, деревянные ложки; чулки из Брюгге, рыболовные крючки и сапожные шила; ланцеты для кровопусканий, гребни, парижское мыло в коробках, посеребренные или позолоченные латунные фермуары, мазь от моли; ножи из Шартра и остроконечные ножи, какие молодые люди для красоты носят на поясе; бубенцы для коров, галуны для окаймления шляп с большими пуговицами из золота и шелка, ремни с железными оковками — красные, зеленые, белые и черные; всевозможные шкатулки, красиво отполированные и расписанные; ладан с ладанкой и ложкой; восковые таблички, стило для письма и чехлы для них — для клириков; нарядные покрывала как праздничные головные уборы для женщин; для тех же женщин — бритвы, ножницы, очки, лопаточки для чистки ушей, зубочистки, повязки, застежки для крепа, рожки для надевания обуви, гребни, зеркала, розовая вода, «кетон» — чтоб румяниться, «блан-ше» — в качестве белил, шнурки для рукояток; имбирь и гарингал, делающие чище голос церковных певчих; инжир, финики, миндаль, шафран для применения на кухне, но девицы также красят им ткани; гранаты (но они дороги!), мазь от болей, перец, тмин; игральные кости из Парижа, Шартра и Реймса… Но далее веселый жонглер начинает снабжать торговца такими товарами, о которых уже неприлично рассказывать[293].

У средневековых авторов нет ни строчки, где бы они говорили о жарких и холодных временах года, особенно о зиме, иначе как с ненавистью. Зато великое множество лирических поэм начинается радостным приветствием весне. Стужа миновала, настали погожие дни; будем же веселиться и петь! Никто не сомневается, что вступления такого рода были данью литературной традиции и поэтому преувеличивать их значение не стоит; но нет оснований сомневаться и в том, что истоком этой традиции было живое и искреннее чувство радости оттого, что небо над тобой стало милосерднее. Сильная жара и сильный мороз приятны только тем, у кого есть возможность защититься от них; любовь к ним — роскошь, возможная лишь во времена, когда благодаря материальной культуре уровень комфорта повышается. Слабые возможности ремесла, посредственное отопление, дома без стекол, сельское хозяйство, рабски зависимое от природных условий, делали людей прошлого намного чувствительнее, чем мы, к смене времен года, диктовавших им ритм жизни, даруя жизненные блага или отказывая в таковых.