Мужчине остается лишь молчать. Заговори он — она его оборвет. Пожелай он оправдаться — начнется нескончаемая ссора, из которой он выйдет измотанным и побежденным. В молодости он был веселым и бравым: он пел, ездил верхом, делал прическу, следил за всеми деталями своего туалета и костюма. Теперь, женившись, он ходит с растрепанными волосами, понурив голову, в рваных башмаках и одежде, сопливым, с закопченной бородой. Он больше не смеет строго глянуть на жену и бежит из дома, скрывается украдкой, чтобы повздыхать в обществе старых приятелей.
У жены есть тысяча способов изводить мужа. Чтобы его донять, она заставляет его десять раз повторять одно и то же; она заглушает его слова своим несмолкаемым кудахтаньем; она использует сотню хитростей, чтобы выведать его секреты и вырвать их у него, прося, приставая или дуясь; она непрестанно ему перечит. Если он хочет вина, она наливает ему ячменного пива; если он хочет белого хлеба, она подает ему кашу; у нее одна радость — не подчиняться ему, потому что «госпожа» здесь она.
Будет ли супруга хотя бы добродетельной? На это почти не приходится рассчитывать. Она в совершенстве наловчится обманывать мужа: она заставит его «принимать луну за телячью шкуру» и будет «показывать ему язык», не считаясь с ним. Среди интриг, которые она станет плести вне дома, будут расцветать не одни лишь красивые чувства. Своего яда добавит и зависть. Похвалите какую-то женщину в разговоре с другими: такого наслушаетесь! Когда женщина садится в церкви в первом ряду или «идет перед дарами», то, если это не очень знатная дама, о ней все станут злословить. На улице надо учтиво здороваться со всеми, если не хочешь вызвать ревность. И жена всегда пеняет мужу, что соседка-де ходит в роскошных платьях, а ей самой нечего надеть. Однако кому пойдут на пользу, против кого обернутся расходы на наряды? Эти притирания, которыми завалена комната, эти платья со шлейфом, эти парики, эти рогатые прически разоряют мужа и обнадеживают поклонника. Есть обычай жечь шерсть котов, чтобы отпугнуть воров, которые ощущают это на своей коже; так же следовало бы поступать с теми шкурами, которые напяливают на себя женщины.
В доме царит дурное настроение. Муж этому не рад. Работа должна делаться — а слуга, чтобы не присутствовать при супружеской сваре, улизнул в город; есть кормилица, которая могла бы помочь, но она отказывается — кормилица, ядовито заявляет она, должна отдыхать, пить и есть, чтобы молоко у нее было хорошим, и такое в обычае везде и повсюду, за исключением этого мерзкого дома; а если хозяйка бранит мужа, та бросается ей на помощь. Что до горничной, то поднять ее утром — целое дело. Она переворачивается с боку на бок в постели, прежде чем решиться встать, чешется, долго потягивается; а хозяйка дома берет ее под защиту перед мужем: «Если ты хочешь, чтобы тебе прислуживали, поди поищи своего слугу». Муж уступает и удаляется в страхе, что жена ему с развороту залепит оплеуху.
И так далее, много еще всякого, все разом. Конечно, чтобы понять, следует ли счесть эти жалобы обоснованными, бесполезно обращаться к многочисленным сочинениям, направленным против женщин: одна только глава о супружеских обманах была бы длинной, и мы бы все равно ничего не узнали. Интересней послушать частые жалобы тех, кто считает брак, какой бы ни была жена, бременем, тяготящим мужчину, концом всякого достатка и преддверием нищеты.
Там, где мужчина в одиночку еще выпутался бы из положения, то он уже не сможет этого сделать, если женат. Один из них, имеющий собственный печальный опыт, изливает свою горечь в поэме, адресованной друзьям[224]. Хоть жалобы он то и дело перемежает шутками, от этого его скорбь вызывает не меньше сострадания. «В год от Воплощения 1260-й, — начинает он, — в пору, когда деревья потеряли листву и не было более птиц, чтобы петь, я привел в отчаяние всех, кто меня любил: я женился. Начались мои мучения, ибо женился я вопреки всякому здравому смыслу. У меня не было дома, и я женился на женщине, взять которую в жены никому, кроме меня, не пришло бы в голову, женщину, лишенную красоты, бедную, как и я, которая принесла мне в своей миске лишь свои сорок лет…»
