Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого - страница 48

Был ли Жан Ренар таким, как утверждает его лютый противник? Пусть даже это беспардонная клевета — это уже показывает, как неуважительно могли относиться к жонглеру, объектом какой грубой агрессии он мог оказаться, даже живя при дворе сеньора. А теперь предположим, что Пиоду лгал не во всем. Тогда вот каким мог быть автор столь привлекательного портрета жонглера Жугле! Столь талантливый автор одной из самых утонченных историй, какие оставило нам Средневековье, — очаровательного «Лэ о тени», трех чудесных романов: «Галерана», «Эскуфля» и «Гильома Дольского»!..

Следует задаться вопросом: было ли работать для народа менее почетным и не стоил ли ярмарочный жонглер жонглера придворного.

Князья и бароны действительно часто бывали щедры: они платили тем, что пускали жонглера к себе за стол, они платили одеждой и лошадьми. Но даже рядом с ними ему везло не каждый день, и не одному жонглеру приходилось оплакивать неблагодарность господина:

Народ не богат, но многочислен, и это надежный клиент. Именно для него жонглеры рассказывают некоторые жития святых, адаптированные к его вкусу, которые он хорошо слушает рядом со святилищами, куда ходит в паломничество. Он же в подавляющем большинстве случаев поставляет слушателей тем, кто «поет жесты», то есть жонглерам, которые на площадях городов, на ярмарочных площадках, часто рядом с памятниками, заключающими в себе реликвии прошлого, излагают, аккомпанируя себе на виелле, долгую эпопею героев былых времен, о чем повествует несчетное количество песен о деяниях. Наконец, народу интересно все, что утоляет его праздное любопытство.

Нет бюргерской или деревенской свадьбы без жонглеров, которые провожают в церковь кортеж невесты[163] и оживляют празднество. В дни ярмарок те же жонглеры со своими инструментами сопровождают сержантов, когда те с приходом ночи обходят улицы при свете факелов[164]. К столам купцов и ремесленников они приходят по праздникам рассказывать истории, шутить шутки, а на цеховых трапезах возносят хвалу цеху[165]. Они аккомпанируют танцам; они заводят хороводы и кароле на площадях и на лугах; и те из них, кто играет на барабанах и свирелях, стали столь многочисленны, что их успех тревожит более искусных собратьев — исполнителей на виелле, сказителей песен о деяниях, чья аудитория редеет, сбегая на танцы: это служители презренного искусства, — уверяют их раздосадованные конкуренты, — здесь самый ничтожный пахарь, последний из молотильщиков и пастухов может льстить себя мыслью, что кое-что понимает, и они тем не менее привлекают толпу[166].

Эта толпа не очень разборчива в отношении развлечений: она собирается как вокруг акробатов, так и вокруг певцов и рассказчиков, и жонглерам-гимнастам на ковре тоже есть чем утолить ее любопытство: они тоже умеют немало и вводят в свою программу мудреные номера — и «лотарингский», и «французский», и «шампанский», и «испанский», и «бретонский», и «римский», демонстрируя все таланты, которые мы не можем описать и которые восхищали знатоков[167], — не говоря уже об успехе, обеспеченном жонглеркам, то есть танцовщицам и заклинательницам змей[168].

Но и среди народа есть публика, которую интересуют жонглеры более высокого класса — те, кто наполовину всерьез, наполовину шутя занимает своих слушателей злободневными проблемами. Эти люди, безвестные мастера, чьи имена прочно забыты и чью работу воспроизвести трудно, влияли на общественное мнение, подобно современным журналистам. Они сыграли значительную роль в истории политических и социальных идей и порожденных ими движений; о них мы еще будем говорить.

Три тирана деревни — прево, лесник сеньора и священник — домогаются жены виллана Констана дю Амеля. Изабо благонравна: она сопротивляется. Трое ухажеров сговариваются довести ее до бедности, «истощить» — ее саму и ее мужа. Священник в проповеди обвиняет Констана, что тот женился на своей куме, изгоняет его из церкви и требует заплатить семь ливров. Прево обвиняет его в том, что он воровал пшеницу с барской риги; он заковывает Констана в ножные кандалы и требует двадцать ливров. Лесник обвиняет его в том, что тот незаконно рубил дуб и бук в барском лесу; он забирает быков Констана и требует с него сто су.