Стало быть, именно тогда деньги приобрели особое значение. Господин, вместо того чтобы распоряжаться человеком по своему произволу, освобождал его за некую денежную сумму; его человек, вместо того чтобы зависеть от господина во всем, освобождался путем выплаты этой денежной суммы. Ясно, что деньги становились средством получения свободы.
А способствовала такому освобождению все большая нужда сеньора в деньгах. Пока он сидел на своих землях, воюя с соседями и не удаляясь слишком далеко, ему хватало (или почти хватало) доходов с домена. Хлеб с его полей, вино из его виноградников, дичь, убитая им на охоте, шерсть его баранов, кожа его быков, работа его мастерских и рукоделен избавляли его от необходимости что-то искать. Но в конце XI в. начались большие перемещения. Священная война в Испании против неверных, крестовые походы против неверных Востока уводили военных вождей христианского мира далеко от их жилищ и надолго. Чтобы снарядиться, чтобы доехать, чтобы выжить в чужой земле, этим вождям нужны были средства — ведь невозможно все добыть одним грабежом. И они стали продавать земли, дома; документов, показывающих нам, как в XII и XIII вв. они подобным способом добывали подъемные деньги, — великое множество. А ведь если они что-то продавали, что-то закладывали, значит, кто-то это покупал, кто-то брал в аренду, и это не обязательно были рыцари.
Кроме того, воин, побывавший в дальних странах, повидал там все богатства, все редкости, всю роскошь, какие могли порождать другой климат и всевозможные искусства чужих краев: оружие Испании, фрукты, пряности, ткани и драгоценные камни Востока. Вернувшись домой, он по-прежнему стремился их приобрести и прививал другим вкус к ним, а купцы, пользуясь дорогами, которые проторили воины, как раз могли ему предложить все больший выбор таких товаров. Для удовлетворения этих новых потребностей ему опять-таки требовались деньги, приносившие другим такую же пользу, как и ему самому: ведь если он забирал деньги у людей, то не безвозмездно — взамен он отдавал земли и дома.
В Париже поначалу все принадлежало ему. Но по мере наплыва народа, устремившегося сюда, чтобы удовлетворять его запросы, ему мало-помалу пришлось уступить многое из того, что прежде составляло его собственность. Чтобы у ремесленников были мастерские, а у купцов — лавки, он оставил себе только владения внутри кварталов, покинув дома, шедшие вдоль улиц. На его территориях сады все больше сокращались, уступая место строениям и новым подъездным путям. Что касается самого сеньора, то он, все успешней продавая свою собственность, в конечном счете покидал город, сохранив здесь лишь минимум владений, и начинал строительство в предместьях — по соображениям экономической выгоды, а вскоре, поскольку горожане становились беспокойными, уже и по соображениям личной безопасности.
Так выросло бюргерское население Парижа, становившееся тем сильнее, чем больше его было. Оно уже не работало только на сеньора, а начало брать в расчет и собственные нужды, которые могло удовлетворять благодаря своим деньгам; эти люди стали потребителями. Теперь горожане торговали друг с другом; это сильно стимулировало ремесла и коммерцию, и активный обмен товарами дал всем возможности для процветания.
Одновременно те же горожане обрели свободы, коренным образом и выгодно изменившие их положение. В то время как сельское население, рассеянное среди полей, где эти люди и жили, и работали, по-прежнему испытывало сильный гнет со стороны господина, и даже посад, расположенный у подножия замка и находящийся под его защитой, ощущал на себе властную требовательность сеньора, жители городов приобретали гарантированную защиту. Получали они ее благодаря богатству, но вместе с тем и благодаря той силе, которую представляло их общество. Людьми, объединенными в группу, уже нельзя было манипулировать так же легко, как одиночками; люди, каждый день бывавшие другу друга, обменивавшиеся мнениями, сообща выдвигавшие претензии и требования, в конечном счете начинали более четко представлять собственные интересы и способы их осуществления; они осознавали самих себя, приобретали большую твердость суждений и последовательность в решениях.
