достаточно колоритен. Присяжные священники, которым было поручено изучить положение в каждом деканском округе, доложили архиепископу не только о поверхностных нарушениях вроде езды верхом в табаре
[48], то есть в мирском плаще, и шляпе вместо круглой рясы с капюшоном, предписываемой уставом. Некоторые духовные лица — и это уже серьезнее — носили также воинскую одежду и доспехи. Но, конечно, не только это было признаком упадка нравов — он проявлялся во многом другом. Такой-то кюре дрался с прихожанами, такой-то (имя указано) участвовал в турнирах. Многие клирики часто бывали в тавернах, напивались пьяными, после этого опять-таки лезли в драки и выглядели не слишком презентабельно, забывая в злачных местах одежду. Кто-то появлялся, если можно так выразиться, по другую сторону стойки, делаясь торговцем напитками. Ведь в коммерцию подавались многие духовные лица: они ссужали купцам деньги под проценты, владели морскими судами, сдавали в аренду земли, добивались прав на сбор дорожных пошлин или пошлин на перевозимые товары, торговали всем, чем только можно, — древесиной, пенькой, зерном, лошадьми и скотом. Санкции же, которые придумывал архиепископ для наказания виновных, порой наводят на мысль, что недуг был чрезвычайно тяжким и быстро навести порядок было невозможно: так, кюре Вирвиля должен был платить штраф в пять су всякий раз, когда напьется или войдет в таверну, находящуюся на расстоянии менее одного лье от его жилища. Что касается собственно исполнения священниками их обязанностей — надо думать, оно оставляло желать много лучшего: многие кюре не жили в своих приходах, не являлись на капитулы и синоды, получив духовный сан — не приходили на рукоположение и годами не проводили служб, требовали платы за совершение таинств и чтение мессы. Если говорить об образованности, то результаты экзамена, который архиепископ решил устроить претендентам на приходы, свидетельствуют, что уровень их знаний был не слишком блестящим. 12 мая 1258 г. в церкви Ротуа перед жюри из шести человек во главе с архиепископом предстал священник по имени Гильом. Ему задали перевести на французский такой отрывок из Книги Бытия: «Ade vero non inveniebatur adjutor similis ejus; immisit ergo Dominus Deus soporem in Adam…» и т. д. Он перевел по слову так: Ade — Адам; vero — воистину; non inveniebatur — не нашел; adjutor — помощник; similis — подобный; ejus — ему; Dominus — Господь; immisit — наслал; soporem — крепкий сон (encevisseur) и т. д. А когда его попросили проспрягать глагол «immisit», он ответил: immitto, -tis, -si, -tere, -tendi, -do, -dum; immitum, -tu; immisus immittendus, -tor, -teris, immisus, -tendus
[49]. К тому же было отмечено, что он неспособен спеть отрывок «Voca operarios»
[50].
Но архиепископ Эд Риго — это и есть наш архиепископ Руанский, посетитель приходов и автор записей в регистре, — отличался требовательностью и не желал процветания пороков даже в самых отдаленных местах; как францисканец он был проникнут чистейшим, самым суровым реформаторским духом, принесенным в мир орденом, к которому он принадлежал. Еще не факт, что выводы из его расследования, проводившегося в основном среди сельского духовенства, можно отнести к духовенству городскому; к тому же в любом случае Риго, как все цензоры, должно быть, отмечал только нарушения, не обращая внимания на все правильное и благое, которое, как и счастье, истории не имеет; так что рискованно утверждать (как часто делалось), что эти заметки дают подлинную картину нравов духовенства XIII века.
Как бы то ни было, если высокопоставленный прелат, говоря о нравах своего клира, находил немало поводов для упреков, — надо думать, здесь было раздолье для злых языков и имелась обильная пища для сатиры. Без язвительных нападок на поведение духовенства не обходились даже клирики, писавшие на латыни, а уж авторы фаблио, новелл, написанных по-французски, вообще упражнялись в остроумии прежде всего за счет священников, ставших излюбленными объектами порой беззлобных, а порой очень едких шуток. Ведь новеллисты ополчались именно на священников, а не на прелатов и очень редко — на монахов (под священниками следует понимать кюре). Священник в фаблио — обычно персонаж жадный, спесивый и распутный. На всех эпизодах, где он выведен живущим со «священницей», то есть любовницей, и детьми, можно подробно не останавливаться: видимо, в действительности такая практика была распространена слишком широко, чтобы вызывать удивление и, возможно, даже критику. Отнесемся к ним как к простым наброскам с натуры. В большей мере достоин упоминания другой момент, который отражает чувства, действующие как ферменты в повседневной жизни или как катализаторы в классовых отношениях: резкость сатиры на священников, которые, домогаясь женщин, втираются в семьи и проникают в дома. Эту тему новеллисты разрабатывают часто; сюжет всегда заканчивается посрамлением развратного попа, и для описания мести жертв автор в победоносном ликовании выжимает из своего пера все, на что оно способно: за одним священником ночью гонятся волопасы, устраивая на него облаву, и он прячется от них за плоскую плетенку для провеивания, где сначала отбивается дубинкой, а потом начинает кусаться, как животное
