Объединение градских мужей делало их практически непобедимыми. «Поди княже прочь, та нам еси не надобен», — говорили собравшиеся на городской совет-вече мужи[96]. И князь, как правило, даже не думал противостоять их воле, но собирал свои нехитрые пожитки и отправлялся восвояси. Силу объединения всех мужей, от князей до городских бедняков, понимали, по крайней мере в изложении летописцев, многие в трудные для Руси времена. В романе Дюма-отца «Три мушкетера» силу единства мужчин-воинов в жестоком мире выражал девиз: «Один за всех и все за одного». В 1147 году среди усобиц подобный девиз прозвучал по-русски, более точно: «Будем вси за один муж»[97]. Проблема была в том, что древнерусские мужи, подобно французским дворянам XVII века, прекрасно понимая свое корпоративное преимущество, в то же время считали долгом силой отстаивать свои достоинства и права против всех других мужей.
Как и сегодня, взрослый и физически крепкий мужчина признавался окружающими «настоящим мужчиной», когда он вел себя «по-мужски», противопоставляя силу любому насилию. «Русская правда» в самой ранней ее части, «Правде Ярослава» (1016), рисует мужское общество, в котором на вторжение в личное пространство — хоть вырывание бороды, хоть утыкание пальцем — незамедлительно следует ответ: удар мечом, топором или подвернувшейся под руку лавкой. Ярослав Мудрый (а потом его сыновья) пытался заменить штрафами господствовавшую при его прабабушке Ольге мужскую месть за оскорбление, кражу или порчу имущества. За убитого мужа правом была кровная месть его родственников, недаром носивших гордое имя мужей.
Женщины и дети находились за широкой спиной мужа — отца, брата, мужа, тестя и других взрослых мужчин их рода. В обществе, где обидчика положено по закону избить или рубануть топором[98], слабый имел лишь те права, которые давались ему силой сильного. Поэтому ни о каком наследовании от отца к сыну не могло быть и речи: после смерти сильнейшего в семье роль главного мужа переходила к старшему, к брату почившего мужа или другому взрослому, матерому родственнику, готовому ответить ударом на удар. Взять женщину силой было правом мужа, которое никто не оспаривал. За исключением другого мужа, претендовавшего на ту же жену, и мужей ее рода, которые по праву обязаны были ее защитить[99]. Рискну предположить, что так было и среди смердов. Относительно мирное «умыкание» девиц по согласию из другой верви гарантировалось сравнительным равенством сил соседних вервей. Но даже смерды «имели по две и три жены», — рассказывает «Повесть временных лет». «Умыкание» девицы по ее согласию означало уважение к ее верви, а не к девице. Мужчина мог проявить такое уважение к соседям столько раз, сколько мог и хотел. Воля женщины мало что значила при господстве силы.
Характерный пример — спор внуков княгини Ольги, князей Ярополка Киевского и Владимира Новгородского, за Рогнеду, дочь князя Рогволода Полоцкого. Рогнеда согласилась пойти за Ярополка и отказала Владимиру. Тогда Владимир с большим войском пошел на Полоцк, «и убил Рогволода и двух его сыновей, а дочь его Рогнеду взял себе в жены; и пошел на Ярополка»[100]. Победив, он взял себе и беременную жену брата, пленную гречанку. При таком способе близкого знакомства женщин у сильных и удачливых мужей было много. Добычу они не привыкли бросать — кто-то становился у русов-язычников женами, кто-то наложницами, но всех надо было обеспечивать. Владимир, например, расселил множество своих жен и сотни наложниц по разным селам: и к хозяйству ближе, и навещать проще.
Другой пример говорит нам, что лихость в обращении с женщинами проявляли не только князья. В 1016 году Ярослав Мудрый, разбив войско брата Святополка, держал своих наемников-варягов в Новгороде. «И начали варяги насиловать замужних жен», то есть оскорбили права их защитников-мужей. О насилии над девицами, заметьте, ничего не говорится, как будто это было в порядке вещей. Согласно «Повести временных лет», интимное знакомство девиц с парнями происходило на Руси везде, кроме района Киева, на весьма легкомысленных игрищах, так что «защищать девичью честь» родственники были не обязаны. Браки заключались по согласию и с помощью силы, а идея невинности язычникам была незнакома. Другое дело, покушение на женщину «за мужем», то есть на собственность и честь этого мужа. Насилие вызвало столкновение варягов и градских мужей. Летописец выделяет только главное событие. «Сказали новгородцы: "На это насилие мы не можем смотреть". И, собравшись ночью, иссекли варягов в Поромоновом дворе»
