Такая идиллия не очень устраивала русских дам, страдавших и от гнезд разврата в городах, которые устраивали шустрые Маринки, и особенно от просвещенных жен и дев, принимавших мужчин в лесах. Ведуньи, знахарки, травницы и просто женщины, по разным причинам не выходившие замуж и живущие уединенно, превращались в фольклоре в злых колдуний и оборотней, от которых мужчин следовало спасать. Баба-яга в ее утлой лесной избушке «на куриных ногах» стала из привлекательной девицы уродливой старухой, способной совратить мимохожего юношу и мужа лишь оборотничеством. И обвинялась в любви к «телу белому» не в обычном, но в гастрономическом смысле, хотя никого из героев в сказках так и не съела, а помощи им, наоборот, оказала немало. Естественным стало появление вариантов былины о Потыке, где Лебедь Белая превратилась из верной жены в Лиходиевну. Она опоила Потыка и обратила его в камень, а сама сбежала с царем Кощеем. Но кровные братья богатыря (Илья, Алеша и др.) спасли Потыка, убили Кощея и четвертовали конями неверную Лебедь. Какой из вариантов отношения к женщине-оборотню выбрать, зависело от сказителя и аудитории, внимание которой он хотел захватить.
Жизнь предлагала богатырям оба варианта. Ведь сильные образы женского ума и коварства в древнерусской литературе и фольклоре не могут скрыть от нас простой факт: даже находившиеся в наилучшем социальном и экономическом положении жены князей жили гораздо меньше мужчин. При всем почете и уважении они были машинами для рождения наследников, быстро вырабатывавшими свой «ресурс». Некоторые князья имели в течение жизни одну жену, некоторые — три, но в среднем они переживали двух жен. При том, что юноши и девушки вступали в брак, по проверенным фактам, с двенадцати лет, чаще в тринадцать — пятнадцать, а мужчины иногда тянули с этим до двадцати, что четко говорит нам о наличии в городах «гулящих женок», а у князей и дружинников — любовниц. Авантюрная история двух браков образцового богатыря Добрыни Никитича является отражением реальной жизни.
Любовные приключения наших князей от крещения Владимира Святого до смерти Владимира Мономаха, если и были, остаются тайной. Зато династический смысл их браков проявлялся все ярче и ярче. Поведение Святополка Окаянного, решившего после смерти отца истребить своих братьев, определялось его браком с дочерью польского короля Болеслава Храброго. Потерпев поражение от Ярослава, Святополк оккупировал Русь войсками ляхов. Но когда Ярослав освободил Киев и захватил его жену, Святополк потерял расположение тестя и вынужден был опираться только на печенегов, с которыми и сгинул безвестно.
Нет сведений, что Ярослав отпустил дочь Болеслава. Вероятно, она жила в Киеве и умерла там вскоре после гибели ее мужа. Ведь Болеслав не собирался отпускать сестер Ярослава, захваченных им в Киеве, возможно, по совету Анастаса Корсунянина — того самого, что сдал Владимиру родной Херсонес, стал получать десятую часть доходов с Руси на одну церковь в Киеве, а в 1018 году переметнулся к ляхам и «лестью» получил заведование всем «имением», взятым Болеславом в Киеве. Самую умную и образованную из пленниц, Предславу, король сделал наложницей, однако позже вынужден был на ней жениться. Если так, она стала пятой по счету женой немолодого, «толстого и развратного» короля (по определению Титмара Мерзебургского), очередная жертва страсти которого, немка Ода, померла как раз в 1018 году. Предслава, видимо, не пережила своего свирепого мужа. Но ее сестры Мстислава и Добронега-Мария, жившие в Польше на уединенном Ледницком острове во дворце, построенном в ромейском стиле, после смерти короля в 1025 году вернулись на Русь. Добронегу Ярослав Мудрый в 1038 или 1042 году выдал замуж за польского короля Казимира Восстановителя. Благодаря этому плененные в 1018 году русские смогли, наконец, вернуться домой. Чтобы закончить с дочерьми Владимира, скажу, что Премислава была в 1000–1015 годах женой венгерского принца Владислава (Ласло) Лысого. Так случилось, что с года прибытия ее в Венгрию ведет историю Венгерское королевство.
