Эти вопросы естественно возникают у историков, восстанавливающих состав и функции языческих богов древних славян по множеству разрозненных признаков и чисто предположительно. Ничего подобного мнимой «ясности» современного нам неоязычества в Древней Руси не было, как не было и общепринятой мифологии богов у славян. Подчеркиваю, она не была уничтожена христианами, язычеством живо интересовавшимися, но просто отсутствовала. Служение богам как таинственным силам природы было ритуальным, связанным с обрядовыми годовыми циклами каждой местности и привязанным к конкретным идолам семьи, рода и племени. Владимир безуспешно пытался эти связи разорвать: заменить местные ритуальные веры его пантеон не мог. Князь поставил большого идола Перуна в Новгороде, где больше почитали Волоса, и на этом успокоился.
К тому же боги Владимира требовали кровавых жертв. Дружинники убивали перед истуканами мальчиков и девочек, испрашивая милости от идолов и устрашая людей. Грозный кровожадный Перун, тайные жертвы которому издревле приносились в густых лесах на сокровенных капищах воинами, а теперь стали явными, радовался. Но другие боги, особенно Мокошь, оскорблялись. У иных народов богиня плодородия бывала свирепой и требовала ужасных жертв. Но у славян сыра земля была доброй Матерью — кормилицей и источником силы своих детей. Недаром самые могучие богатыри, коли становилось туго, припадали к Матери сырой земле. Языческая реформа князя Киевского провалилась, как рухнули, оставив злую память, все последующие идейные начинания на нашей земле, замешанные на крови.
Русскому государству нужна была иная вера. Ее выбор Владимиром и его советниками составитель Древнейшего сказания, летописцы и авторы житий представили довольно поверхностными притчами. Они обошли извечное соперничество между Перуном и Волосом, отразившееся даже в договорах Руси с ромеями, где успешный Олег клялся обоими, а незадачливый Игорь — только Перуном… к которому примешалась и клятва его дружинников христиан на кресте! Святослав снова клялся Перуном и «скотьим богом» Волосом, да только это ему не помогло. И ни один языческий бог не явился за Иваном, сыном крещеного варяга Федора, когда на Ивана пал жребий, чтобы принести его в жертву. Фанатики пантеона, заведенного Владимиром, полагали, что жертвы должны выбираться среди всех незамужних девушек и неженатых юношей Киева по жребию, игнорируя тот факт, что часть городской общины составляли иудеи, мусульмане, христиане и язычники других вер. Согласно Древнейшему сказанию и Житию мучеников Федора и Иоанна, варяг отказался отдать сына бесам: «Если они боги, то пусть пришлют одного из богов и возьмут моего сына!» Озверевшая толпа разнесла его двор и убила обоих. Но варяжская стойкость обозначила проблему вполне явно.
В 986 году Владимир, по словам Древнейшего сказания, всерьез задумался о новой государственной вере. Весть об этом разлетелась по миру, и представители трех великих религий заспорили у престола киевского. Летописный рассказ о выборе Владимиром веры — яркий и ценный художественный образ, который едва ли полно отражает реальные проблемы и сомнения князя. Но о восприятии событий незамысловатой дружиной он говорит достаточно красноречиво.
Первыми подоспели мусульмане, утвердившиеся в Волжской Булгарин. Они рассказали князю о своем законе, но Владимир отверг его, пошутив, что его людям не подходит вера, запрещающая вино: «Руси есть веселие пить, не можем без того быть!» Да и от свинины русские, особливо киевляне, отказаться не могли. А рай мусульманский, в котором праведникам будет дано много красивых жен, вообще для Владимира выглядел адом. Смолоду «побежденный похотью женской», князь не мог пропустить буквально ни одной красавицы. И к зрелым годам, остепенившись, горько задумался: что же теперь делать с кучей жен и восьмью сотнями наложниц?!
У рассеянных по всему миру иудеев Владимир нашел другой недостаток.
— Где же земля ваша? — спросил князь раввинов бога Иеговы.
— В Иерусалиме, — отвечали те.
— Да точно ли там? — переспросил Владимир, худо-бедно знавший политическую географию.
