Ужасные нашествия и великая победа над кочевниками и усобицами, губившими Русь, были связаны в народном сознании с великим князем Владимиром Киевским. Но в действительности Мономах занял киевский престол и придал ему прежнее значение после того, как одолел половцев. Вспоминая уже под ордынским игом славные времена Киевской Руси, люди имели в виду положение единства, которого добился в X веке Владимир Святой, а в начале XII века вновь создал Мономах.
На Руси даже после победы на Дону ситуация была печальной. Когда в 1113 году умер великий князь Святополк Изяславич, киевляне послали сказать Мономаху: «Пойди, князь, на престол отцовский и дедовский». Шестидесятилетний Владимир колебался. Тем временем люди стольного града принялись мстить тем, кто наживался на их бедствиях в правление корыстолюбивого и жестокого Святополка. Первым делом разнесли по бревнышку дом богатейшего киевского боярина, тысяцкого Путяты Вышатича, затем принялись за его помощников — сотских. Бросились и на дворы ненавистных ростовщиков евреев, которых подозревали в изобретении соляного налога (вызывавшего восстания но всей Европе). Духовенство и задолжавшая евреям знать недолго радовались. Вскоре от этих «смысленных» киевлян к Мономаху полетело новое послание: «Нападут на невестку твою, и на бояр, и на монастыри, и ты будешь держать ответ, князь, если разграбят монастыри». Владимир приехал. Киевляне утихли. Зато зашевелились половцы, понадеявшись на княжескую смуту. Однако сбор русских войск был отлажен Владимиром — разбойники бежали, не успев пограбить.
Позже русские ратники по приказу великого князя вновь навели порядок на Дону, утвердив его границей Руси на юго-востоке. Половцев загнали за Волгу и Яик, остатки печенегов и торков переселили под Киев. На западе границей Руси стал Дунай. Воевода Иван Войтишич захватил там торговые города для Леона, сына византийского императора Диогена и зятя Владимира.
Военные силы, накопленные для борьбы с половцами, и отношения между князьями, когда младшие привыкли выступать в поход по зову старшего, обеспечили Руси относительный мир в течение двенадцати лет великого княжения Мономаха (1113–1125) и семи лет при державе его сына Мстислава Великого (1125–1132). Восстававших против его власти князей Владимир по первому разу прощал с одним условием: «Всегда иди, когда я позову». Попытки призвать на помощь поляков, венгров или чехов оканчивались для князей-смутников изгнанием. Поражения, которые во время усобиц осмеливались наносить русским дружинам племена северные, были отомщены, а Новгород и Ладога окружены могучими крепостями. На востоке сын Мономаха Юрий Долгорукий, князь Ростовский, пресек бесчинства булгар на Волге и возвратился в Ростов с большим полоном, честью и славой.
После смерти Владимира совет князей принял решение избирать великих князей только из рода Мономаха. Великим князем Киевским стали именовать первого среди равных правителя, по указу которого все князья должны были собираться с войском для защиты мира и безопасности Руси. Но Русь уже распадалась на полтора десятка самостоятельных княжеств, и вскоре титул утратил свое значение. О славе и величии государства остались лишь воспоминания. Наступил период раздробленности, длившийся три с лишним столетия.
Смысл жизни князей и дружинников ускользал от народного сознания, поскольку был ему чужд и даже противоположен. Источником богатств князя, которые позволяли ему одевать, вооружать и содержать дружину, были дани и оброки, судебные штрафы (вира) и доходы собственного хозяйства. Там, как и во владениях бояр, работали зависимые люди — холопы, от главного управляющего замком, огнищанина, до последнего свинопаса. Начальствовали, как правило, холопы по договору-ряду (рядовичи), но большинство были захваченными в походах рабами-пленными. Без них хозяйства князей, их бояр и старших дружинников, начинавших жить своими домами и искавших дополнительных доходов, просто не могли обойтись. Торговля рабами была на Руси развитой — недаром рабы упоминаются в ромейских, еврейских и восточных источниках в числе главных русских товаров — и прибыльной. Конечно, в Киеве никто не дал бы за раба 40 золотых монет, как в Царьграде, но все же раб был дорог. А для развития собственного хозяйства, при изобилии свободной земли, — бесценен. Особенно если угонять целыми семьями славянских, все понимающих и адаптированных к нашей природе смердов.
