Повседневная жизнь Древней Руси

Что такое «повседневность» в историко-культурном смысле? Это огромная масса деталей быта, взглядов и отношений, убеждений и предубеждений, возможностей и запретов, составляющих ткань человеческой жизни в данном времени и месте. То, что современники принимали как должное, практически не задумываясь, а ученые восстанавливают по крупицам, с чрезвычайным трудом. Работа эта практически по всем периодам истории начата сравнительно недавно и почти всюду далека от завершения. Даже недалекая от нас повседневность «сталинской эпохи», о которой существуют миллионы источников, представлена в трудах историков неудовлетворительно. Это легко проверить. Сравните то, что вам рассказывают в книгах, с живыми воспоминаниями вашей семьи. Очень часто контраст будет разителен. Проще говоря, историки не сумели передать в исследованиях повседневность советского общества в целом, не говоря уже о его отдельных слоях. И это невзирая на то, что мы пока еще имеем возможность поговорить с живыми свидетелями. В представлениях о повседневности более ранних времен мы, скорее всего, еще дальше от действительности, взгляд на которую прямо зависит от угла зрения, от социального слоя наблюдателя и его личной судьбы.

Между тем тема повседневной жизни далеко не развлекательна (хотя в увлекательности ей не откажешь). Меня как автора больше всего интересует образ мысли предков, основанный на огромной массе их повседневных размышлений, обстоятельств и правил. Я полагаю, что без погружения в духовную жизнь историк не может понять мотивы поведения людей, их замыслы и упорство в воплощении своих планов. А без этого историография превращается в фикцию. Описание в «позитивистском» духе: этот пошел туда-то и сделал то-то, но тут произошло что-то, — на мой взгляд, просто бессмыслица. Почему же фикция, спросите вы: ведь это установленные учеными факты. Потому, что историк все равно, так или иначе, объясняет мотивы поступков людей: их целесообразность предполагает наличие цели. И поскольку историк не был очевидцем событий и в культуру повседневности не погружался, это не реальная цель исторической личности, а мотивация самого ученого и его современников. Возможно, это и не полное заблуждение, но кто может оценить степень достоверности таких суждений без углубления в повседневность конкретной исторической эпохи?! Насколько важно для читателя знать, что думает за исторического героя или за целое древнее общество автор книги, если нет никаких гарантий, что эти мысли реально двигали личностью и массами в описываемое время? Да совершенно не важно, разве что с точки зрения развлечения. Но в этом смысле увлекательный исторический роман предпочтительнее исторической монографии, цинично претендующей на истину «факта».

Историки нередко придерживаются позитивизма не из склонности выдавать свои мысли за мысли древних (хотя и этот мотив важен), но из сознания ограниченности собственных возможностей. Если кто-то подумал, что я излишне критичен к коллегам, пусть вспомнит высказывание об историках нашего общего коллеги Анатоля Франса в его остросатирической книге «Остров пингвинов»: «Историки переписывают Друг друга. Таким способом они избавляют себя от лишнего труда и от обвинений в самонадеянности. Следуйте их примеру, не будьте оригинальны. Оригинально мыслящий историк вызывает всеобщее недоверие, презрение и отвращение». «Ведь если вы выскажете новую точку зрения, — передразнивает историк своих коллег, — какую-нибудь оригинальную мысль, если изобразите людей и обстоятельства в каком-нибудь неожиданном свете, вы приведете читателя в удивление. А читатель не любит удивляться. В истории он ищет только вздора, издавна ему известного. Пытаясь чему-нибудь научить читателя, вы лишь обидите и рассердите его. Не пробуйте его просвещать, он завопит, что вы оскорбляете его верования». Каждый шаг в исследовании реальной истории, истории живых и мыслящих людей, это не только борьба с историческим материалом, но и опровержение стереотипов, ставших для множества людей предметом веры.