Почему так долго тянется дорога, в конце которой твой дом? Бежит, бежит, извивается под колесами, торопится, забыв про усталость, но когда же оборвет она свой стремительный бег? Была бы чужая, незнакомая. А ведь это своя, исхожена-изъезжена — не счесть. Стоит только чуть напрячь память — и можно вспомнить, узнать каждый камушек, каждый кустик у обочины.
Нет, теперь уж, наверное, не узнать...
Григорий тяжело вздохнул и снова пододвинул костыль.
С годами камни стираются, кустики становятся деревьями, а память людская хранит, хранит в себе пережитое и как-то незаметно, по кусочку, теряет накопленное.
Вон там, за поворотом, должен быть небольшой пустырь с развесистой чинарой. Под ней Григорий всегда отдыхал, возвращаясь пешком из районного центра. Да и не только Григорий. Отец его тоже никогда не проходил мимо, хоть на минутку, а присаживался на могучие корневища.
Чинара была удивительной. У самого комля ствол делился надвое, и тянулись рядышком к солнцу два близнеца. Маленькому Гришатке всегда казалось, что кто-то рассердился на сказочного великана, швырнул его головой оземь так, что тот по пояс вошел в землю. А теперь не найдется силы, которая могла бы выручить великана из большой беды.
«Жив ли ты, мой старый добрый великан?»
Григорий повернул голову. Порыв ветра тронул ветви дерева, они закачались, зашептали что-то, в лучах солнца весело, радостно заиграл осенний багрянец.
«Это меня приветствует старый знакомый!» Григорию стало трудно дышать, набежавшая на глаза пелена скрыла дерево. Он быстро протер глаза, оглянулся по сторонам. Не годится же солдату плакать! А дерево уже осталось позади, прощально помахивая вслед машине ветвями. Последнее, что успел заметить Григорий, — это домик, выросший на пустыре, возле него стайку ребятишек, вспугнутых промчавшейся автомашиной.
«Значит, не один ты теперь! С народом-то веселее... Здравствуй, старый знакомый!»
Машина резко затормозила.
— Ты мне кричишь? — спустился на подножку шофер. — Приехали, что ли?
— Значит, я закричал? — смутился Григорий. — А мне казалось, что я шепотом говорю. Друга старого встретил...
— На то они и дороги, чтобы друзей встречать, — наставительно произнес шофер, усаживаясь в кабине. — Постучишь, когда нужно будет.
— Ладно, — ответил Григорий, — теперь уже близко. А стучать есть чем, — невесело добавил он. Достал пачку «Беломора», долго чиркал спичками, пытаясь прикурить. Но встречный ветер с яростью вырывал из рук крошечный язычок пламени.
Наконец, жадно затянулся, поморщился и тут же швырнул папироску на дорогу. Сколько раз он давал себе слово не курить, в госпитале почти совсем забыл вкус дыма. А тут на вот тебе, снова не выдержал!
«Нервы все это, — попытался заступиться сам за себя. — Ведь домой солдат едет! Понимать надо!»
Но понимать было некому. Только озорной ветер лохматил волосы, да упорно гналась за машиной густая дорожная пыль...
Еще один поворот, и он дома. Нет, нужно сойти здесь, нужно взять себя в руки, чтобы переступить порог, хоть и на костылях, но твердо, по-солдатски.
— Останови, друг, останови! — бешено заколотил Григорий в кабину. — Останови!
Заскрипели тормоза, и машина, скользнув юзом, вспорола дорогу.
— Что там? Шапка, что ли, слетела? — послышался голос шофера.
— Какая шапка! — усмехнулся Григорий. — Голова едва на плечах держится, а ты — «шапка»! Приехал я, помоги выгрузиться.
— Приехал?! — удивился шофер, оглядываясь по сторонам. — А чего же мы в чистом поле стали?
— Пешком немного пройдусь, — тихо ответил Григорий. — Понимаешь...
— Понимаю, — чуть потемнели глаза у шофера, — сам только недавно солдатскую робу снял. Понимаю... — снова повторил он. — Подожди, я борт открою, а то не выберешься так...
— Было время, когда сам на машину одним махом двоих втаскивал, а сейчас одного вдвоем спустить не можем, — грустно пошутил Григорий.
— Не ворчи! — коротко отрубил шофер. — Скажи спасибо, что вообще вернулся. Да еще почти целым! Нога при тебе — значит, скоро костыли на чердак пойдут.
