Гость обошел стойбище, с каждым поговорил, посмеялся.
— Дверь надо было прорубить, — сказал он Тевке. — Что ты, заяц или бурундук, — лазать приходится как в нору.
— Правильно, — согласился Тевка. — Как-нибудь летом, в другой день.
— Нет, не летом, а сейчас. Неловко ведь. Человек ты не старый, к тебе сам Калинин может приехать в гости. Что же, ты его заставишь лезть в дом через эту дыру?
— Правда, — сказал Тевка. — Я человек хороший. Ко мне сам Калинин может приехать в гости.
— Ну-ка, хороший человек, неси-кась топор.
Гость взял топор и отрубил от дома Тевки большую щепку.
— Что ты делаешь? — сказал Тевка. — Ты мне погубишь дом. Где я жить буду?
Но гость еще раз взмахнул топором и отрубил щепку побольше. Сняв шубу, он бросил ее на снег. Борода его стала мокрой, даже очки — и те покрылись потом.
— Борода замерзнет, — сказал Тевка. — Ты бы шел отдохнул. Без дома меня оставишь.
Гость рассмеялся. Положил руку на Тевкино плечо.
— Крепкий ты человек, спокойный, — сказал он Тевке. — За твое спокойствие тебя надо бить. На топор, руби. Чтобы двери были не уже, чем у Низюна, чтобы окна были и чтобы в доме хорошо было дышать.
Тевка взял топор.
— Ладно, — сказал он. — Приходи ночевать. Но шубу не забудь. Будет холодно.
— Тепло будет. Я тебе помощников пошлю, чтобы к вечеру была дверь. А ночевать я приду. Спасибо.
Вечером гость велел созвать людей в зимник к Чевгуну.
— И мамок? — спросил Низюн.
— И мамок. Всех, молодых и старых.
Речей гость не произносил, а просто разговаривал, как говорят в юрте за едой. Ланжеро смотрел гостю в глаза. Хорошие у него глаза, зачем только он их застеклил, как окна, боялся, чтобы не замерзли, что ли?
— Вот вы люди, — сказал гость, — и в городах в теплых больших домах тоже живут люди. Между вами разница маленькая, этак в десять или больше тысяч лет. Раньше вами и нами, нашей страной правили люди, которые украли у вас счастье, пользовались вашим трудом. Вас они оставили умирать. Вам они оставили собак. Себе они взяли всех животных: коров, лошадей, деревья, дающие большие и вкусные плоды, тысячи разных вещей, которые облегчают и делают приятной жизнь. От вас они брали соболей, белок, кету. Вам взамен они давали болезни. Они боялись, чтобы вы их не нагнали. Они боялись вас учить. Вы знаете, мы давно этих людей выгнали. Сейчас нам с вами нужно подумать о том, как догнать другие народы нашей страны.
Низюн переводил старикам слова гостя.
Ланжеро понимал гостя и без Низюна. Низюн только мешал ему слушать гостя. Гость сказал:
— Вы, наверное, слышали, в Ногликах открылась большая туземная школа. Нужно послать туда детей.
Низюн перевел.
— Зачем вам дети? — перевел Низюн. — Отдайте детей советскому правительству. Вам жить будет легче.
Ланжеро, услыша эти слова, вскочил.
— Постой! — крикнул он Низюну. — Ты не то говоришь. Совсем не то! Погоди!
Старики зашикали, зашумели, закричали на Ланжеро.
— К порядку, — сказал русский.
Ланжеро покраснел.
— Вроде врет, — сказал он тихо. — Говорит вроде не то. Вроде не туда клонит.
— Кто врет? — перебил его Низюн. — Ошибаться я умею. Врать я не могу. Я человек чистый, как Лангри.
После схода Низюн подошел к Ланжеро.
— Зайди ко мне, парень, — сказал он.
Утром Ланжеро вышел из дому. Было еще рано. Стойбище спало, старики кашляли, ворочаясь. Их кусали вши. Дойдя до зимника Низюна, Ланжеро остановился. Собаки Низюна спали. Одна собака бредила, тихо лаяла во сне, будто жаловалась на хозяина. Ланжеро стало грустно. Он постучался в дом Низюна. Ызь сидел перед огнем. Лицо его, окутанное дымом, смутное, было словно не наяву, точно он не сидел перед Ланжеро, а снился.
— Парень, — сказал Низюн, — я знаю твое желание. Тебе хочется уйти от нас, посмотреть, как живут другие люди. Ты хочешь убежать от меня, парень.
Ланжеро отвернулся. Он не любил этого человека, не понимал.
— Парень, сядь ближе. Может быть, я твой друг.
Ланжеро отодвинулся. В зимнике было тихо. В углу спали жены Низюна, две хозяйки, толстая и тощая. На собачьем столике стояла еда. Висело ружье. Ызь следил за взглядом Ланжеро.
— Возьми, — сказал он, — это теперь твое ружье.
Ланжеро не взял.
