— Свиньи! — вырвалось у Яноша. — Да ведь он и со своей маменькой лопаются от жиру. Хлеба не видели?
Растерянный взгляд графа снова устремился на горшок с молоком, который теперь стоял на краю плиты.
Вдруг Янош сообразил, что если человек шел пешком две недели, то он, должно быть, изнемогает от голода и усталости.
— Я накрою вам стол в комнате, барин! Сию минуту накрою.
— Не трудись, Янош, я поем и здесь, — поспешно ответил граф.
Когда Тереза и Арпад вернулись домой, Тибор Бароти заканчивал ужин. Янош стоял перед ним; он поставил на стол все, что сумел отыскать: свиное сало, копченую грудинку, брынзу, молоко, хлеб. Путник, ловко орудуя ножом и вилкой, сначала ел торопливо, потом медленнее, с расстановкой, основательно.
Дети изумленно остановились на пороге кухни. Янош с гордостью представил их, одного за другим, ему хотелось, чтобы барин сказал, какие они большие, сильные, красивые!
Тереза с подозрением смотрела на барина сверлящим, холодным взглядом. На мальчишеском лице Арпада выступила неуверенная, чуть застенчивая и чуть снисходительная улыбка. Об этом барине они слышали немало рассказов — и дома, и на селе, — да и вообще о господах они знали много. Но их застигли врасплох, и они не успели решить, что об этом думать и как себя вести.
— Тереза, постели в комнате, господин граф у нас ночует. Арпад, принеси ведро воды и сполосни таз, господин граф хочет немножко помыться.
Тереза и Арпад вышли из кухни и во дворе обменялись многозначительными взглядами.
«За каким чертом он к нам явился?» — спрашивали глаза Терезы.
«Да брось, завтра видно будет, одна ночь ничего не значит!» — отвечали более кроткие глаза Арпада.
Когда Тибор Бароти вошел в дом, то прежде всего ему бросилось в глаза большое зеркало в золотой раме. Он прошел мимо своей бывшей усадьбы, где теперь помещались кузница, продовольственный кооператив и Дом культуры, и головы не повернул в ту сторону. Теперь же он во всей комнате Яноша, которую освещала висевшая на гвозде керосиновая лампа, не замечал ничего, кроме огромного зеркала, когда-то сиявшего на стене его гостиной. Тибор лежал на спине, подложив руки под голову, вытянув под грубым суконным одеялом ломившие от усталости ноги, и перед его взором проходила вереница забытых, давно похороненных воспоминаний.
Вот, когда он был еще ребенком, его мать, Иолан Бароти, разглядывает в зеркале свое белое лицо под высокой, пышной короной рыжевато-каштановых волос, статную, гибкую талию, и на ее губах появляется предназначенная для гостей, сверкающая, очаровательная улыбка.
Забившись между подушками дивана с высокой спинкой, так что нельзя было даже подозревать о его присутствии, и рассматривая книжку с картинками, которую привез ему в подарок граф Пал Эрдейи, он в этом же зеркале видел однажды, как в тени стоявшей у окна пальмы граф целовал Иолан, прижавшуюся к нему всем телом, а из другой комнаты доносился громкий голос отца, кричавшего: «Ставлю коня об заклад!», и звон бокалов. Он никогда никому ни словом не обмолвился об этом, потому что обожал мать и очень гордился тем, что знает некий секрет, — секрет, о котором известно лишь ему одному. Один только раз он похвастался в кухне перед Лаци и Кати, что знает страшную мамину тайну, но он не выдал бы ее даже ценой собственной жизни. А Лаци и Кати засмеялись и ни о чем его не спросили. Позднее, уже в юности, он понял, что этот секрет был известен всему свету и, возможно, даже его отцу, и ему осталось лишь пожалеть, что не он один владел тайной своей красавицы матери.
Быть может, теперь зеркало загрязнено, или затуманилось, или немного потускнело от времени? Да, он вспомнил, что в последние годы, когда оно еще находилось в усадьбе, оно стало походить на глаз старика, который словно начинает глядеть внутрь самого себя, в воспоминания, а не рассматривать то, что происходит вовне, в мире живых.
Мама рассказывала, что ее отец, полковник в отставке Альберт Фончоли, перед женитьбой привез для своей невесты зеркало из Вены. В спальне ее ждал туалет с золоченым, в стиле Людовика XV, столиком на тоненьких ножках, бронзовые подсвечники и это зеркало — его повесили на стене, а над ним — персидскую шаль. Однако молодая супруга привезла с собой вещи, к которым она привыкла: комодик розового дерева, с покачивавшимся на изогнутых, блестящих, коричневых ножках зеркалом в стиле «бидермайер», шкатулки, вазы для цветов, флаконы, подсвечники с хрустальными подвесками. Зеркало в золоченой раме перенесли в гостиную, откуда убрали на чердак принадлежавший бабушке деда спинет и на его место поставили большой рояль.
