Янош задул лампу и сошел по ступенькам террасы. Дети должны сейчас прийти, если они не совсем одурели. Пока Янош сидел дома и думал о другом, его гнев утих. Надо затопить печь, не помрет же он от этого! Разве они на поле отдыхают? Тоже работают, бедняги!
За воротами как будто мелькнула тень, и, в ту минуту когда Янош ее увидел, пес Букши тихо заворчал, а потом разразился лаем.
— Эй, кто там? — громко спросил Янош.
Тень прошла мимо толстого бревна в воротах и показалась между прутьями решетки.
— Сильвестр, что ли? — еще раз спросил Янош и направился к воротам.
Тот, кто был снаружи, осторожно толкнул створку. Перед Яношем стоял человек в одежде рабочего, и, насколько можно было заметить при свете луны, довольно поношенной. Он медленно снял шапку и стоял молча, с непокрытой головой, поросшей редкими, словно слипшимися от пота волосами. Янош тоже молчал, ожидая, пока тот заговорит.
— Это я, Янош. Не узнаешь меня?
Голос и какой-то особый блеск глаз пришедшего заставили Яноша воскликнуть, прежде чем он успел подумать:
— Господин граф! Наш граф Тибор Бароти!
Яноша растрогало и взволновало то, что он только сейчас, впервые за долгое время, вспомнил графа, что считал его покойником, что после стольких лет порадовался его подарку.
— Прошу вас, господин граф! Подумать только — кто к нам пришел! Входите, прошу вас!
Граф вошел, тяжело ступая ногами в запыленных ботинках. Теперь, при свете кухонной лампы, Янош окончательно узнал его, взгляд, улыбку, даже руки, хотя они загорели на солнце, немного опухли и под ногтями была грязь.
— Садитесь… Ох, что это я, пожалуйте в комнату! Не сидеть же нам в кухне…
Граф бросил усталый взгляд на раскаленную плиту, на закипавшее молоко и уставился на кончики своих ботинок.
Янош инстинктивно понял, что гость голоден.
— Может, выпьете кружку молока, барин? — осмелился предложить он.
— Я бы выпил, — коротко, без всякого выражения ответил барин.
— Сейчас вскипит. А откуда же вы прибыли? Что делаете в селе? Я о вас ничего и не знал.
Граф отвел глаза от ботинок, серьезно посмотрел на Яноша и улыбнулся. Его улыбка не была такой сияющей, как когда-то, но Янош из вежливости тоже улыбнулся.
— После смерти мамы… Впрочем, зачем начинать так издалека — после того как я лишился и трактира, я нашел работу на кирпичном заводе. На том заводе, что в долине, у Фэгэраша.
— Как раз там! — не зная что сказать, вымолвил Янош. — И вы там работали? В конторе?
— Нет, у печи, — просто ответил граф. — Но две недели назад меня оттуда уволили.
— Ах ты господи! Да за что же? Оно, конечно, работа тяжелая, вы не умеете, откуда же вам уметь!
— Нет, я умею, но я не ходил на работу два дня подряд, а когда пришел, то… — граф секунду поколебался. — Что тебе сказать? Я пережег печь! Был расстроен и выпил лишнее, понимаешь?
Янош понимал: как тут не расстроиться, если ты владел Баротфалвой, если ты был граф Тибор Бароти и все потерял и стал рабочим на кирпичном заводе! Да еще ежели ты так здорово пил в молодости, то разве бросишь теперь, когда у тебя кругом одно несчастье да горе? И из-за пьянства его две недели назад выставили? Вот тебе на! Что же, на заводе не выпьешь, когда в голову взбредет. Напортил чего — ну и конец!
— И две недели?..
— Я шел пешком сюда. Я подумал, что здесь люди знают, еще помнят меня. Может, найду для себя что-нибудь другое. Но, видно, они не слишком хорошо меня помнят.
— То есть как? — удивился Янош.
— Я постучался к Анне Балаж. Она открыла, посмотрела на меня, узнала и, ни слова не сказав, захлопнула калитку.
На этот раз и Янош опустил глаза. Зачем граф пошел к Анне Балаж, с которой у него когда-то произошла столь неприятная история?
— Я постучался к Лаци…
— Ну? Ну? — с крайним любопытством поторопился спросить Янош.
— Они вышли к воротам — он и его мать Кати. Придерживали калитку, словно я хотел войти без разрешения. И плакались, будто ничего у них нет, будто в селе косо глядят на них, потому что они служили в усадьбе, будто стоит им шевельнуться, как на них донесут в милицию, и они боятся даже говорить со мной. Сказали, что еще с прошлого года не видели хлеба.
