— Но что же теперь будет? — вдруг вырвалось у Теймура. — Пять лет! Пять лет работы…
Мгновенно пожалев, что сказал это, Теймур испуганно взглянул на Бешира: тот морщился — не по нраву был ему этот жалобный тон.
— Тебе прекрасно известно, что будет. Если ты прав, — слово «ты» Бешир произнес с нажимом, — это нужно доказать. Джемшидов в ваших кругах — величина, я знаю. Но свет клином на нем не сошелся. Велик верблюд, а слон больше.
«Слон», — мысленно повторил Теймур. — «Слон»… Он хотел представить себе этого «слона», но воображение представило ему не «слона», а Беневшу, читающую его диссертацию. Ему вдруг пришло в голову — вероятно, впервые в жизни, — что он и диссертацию-то хотел защитить, в сущности, ради Беневши. Да, но если это так, почему же он не мог принять во внимание, что его работа неизбежно попадет в руки к Джемшидову? Зачем обрек себя на мучения, когда можно было без особых сложностей, без шума, без скандала защититься, получить докторскую степень и мирно, спокойно прожить остаток своей жизни. Может быть, он слишком уверовал в то, что закон непременной смены сезонов распространяется на все сферы жизни… А может, это вообще ерунда — «сезоны» эти? Втемяшилось в башку, сбило с толку, запутало… Теймур размышлял об этих неутешительных вещах, а в глубине сердца маленьким веселым огоньком теплилась радость — Беневше понравилась диссертация! И тупая, сосущая боль вдруг начала отступать, вытесняя отчаяние, все его существо постепенно заполнила радость.
— Да, — вдруг сказал он. — Надо быть с людьми! Всегда быть с людьми. Иначе возникает отчуждение. Потому что люди меняются. Какой-нибудь день, час — и перед тобой другой человек. Вчера только видел его, и уже не можешь узнать. Посидишь вот так недели две дома, вышел — и какое-то все кругом чужое, незнакомое… Даже теряешься… Я, может, утрирую: не две недели, пускай месяц, год… Но меняются, очень меняются люди. Мне кажется, так не было раньше.
— А может, в тебе дело? Ты меняешься. — Бешир улыбнулся и поднялся со стула. — Пойдем, пройдемся немного! Поглядим, как там народ изменился за ночь…
— А чай?
— Чай?.. Может, действительно, чайку выпить? — Бешир хотел было сесть, но махнул рукой. — Нет, лучше пойдем, побродим… Ветер вроде угомонился.
Но ветер не угомонился, бесчинствовал вовсю. Теймур всегда поражался свирепости, с которой этот ветер гнул деревья, сдирал с них листву; каждый раз, когда начинало вот так крутить, Теймур испытывал сострадание к беззащитным деревьям, и сейчас все его существо возмутилось этой бессмысленной жестокостью. Дует и дует, губя, иссушая листву…
— Я считаю, или ветра здесь быть не должно, или этих деревьев… Они исключают друг друга.
Бешир кивнул. Он шел, поглядывая на дома, которые, вероятно, видел впервые, что-то мурлыкал под нос.
— А в Бузбулаке сейчас красота!.. — мечтательно произнес он, перестав мурлыкать. — Ветерочек легкий, свежий… Все цветет, аромат — сдохнуть можно! Джемшидов наш часа через два прибудет! Как тебе это, а?
Теймур улыбнулся.
— В Бузбулаке тоже бывают ураганы. Дважды в году. В начале весны — это ветер будит деревья от зимней спячки — и осенью, после сбора урожая. Осенью, это вроде субботника: ветки сухие, сор всякий выметает… А вот в Баку он зачем? Это даже не ветер, это бандит, разбойник какой-то!..
Они на автобусе добирались до центра, и, когда сошли, Бешир сказал, положив руку на плечо:
— Знаешь, что я тебе скажу, Теймур: держись-ка ты средней линии. Поближе к середке — ясно? — Теймур не ответил, молча шагал рядом. — Чудные какие-то историки выходят из нашего Бузбулака! — Бешир усмехнулся. — Один изловчился весь, только что наизнанку не выворачивается, другой наивен, как малое дитя!
— В каком смысле?
— В самом прямом смысле! — Бешир вдруг резко остановился. — Я уверен, что ты совершенно напрасно осложнил дело, смешав две различные проблемы: нравственную и экономическую. Тебе нужно было взять одну — разумеется, экономическую — и сосредоточить на ней все силы. Это же актуально! Ты что — газет не читаешь?
Теймур сдержанно улыбнулся — не очень удачная шутка. Ну, в самом деле, мыслимо ли отделить то, что называется «экономический прогресс» от морально-этических проблем? Тогда получалось бы, что прогресс этот существует сам по себе, независимо от человека, а рассматривать человека лишь как физическую силу, не учитывая его духовной сущности, его моральных и нравственных запросов, значит заменить изучение объективных экономических законов голым теоретизированием и грубым администрированием. Попытка же применения экономических законов, созданных без учета безгранично сложной духовной сущности человека, особенно применительно их к труду крестьянина, обречена на неудачу уже потому, что материальные ценности, созданные крестьянским трудом, — плод непосредственного, неразрывного единства человека и земли, природы. В наше время надо прежде всего тщательно, во всех направлениях изучать именно нравственное начало — мощную силу, которая мобилизует творческие силы человека. Теймур не представлял себе другого пути к материальному изобилию, не верил, что существуют другие пути достижения экономической стабильности, устойчивости и, наконец, всестороннего совершенствования человека. Разве не в этом смысл его пятилетней работы? Да, Бешир пошутил неудачно.
