— Пить надо поменьше, вот что!
Взнесенная рука Наги вздрогнула, бутылка качнулась и медленно опустилась на пол.
— Э, ты что, опять взбесился? — произнес он. — Или, похоже, проснулся, наконец, а?
Наги поднял и протянул руку вперед. Керим отпрянул. И в тот же миг оба почувствовали, что разделяющее их расстояние в один шаг превратилось в бездну, разрослось в пространстве и во времени.
— Как ты узнал, что я здесь?
— А это, как говорится, я на твоей дубильне знаток кож… — Наги разом опрокинул в себя остатки вина. — Ну, так что ты еще мне скажешь?
— Пошли отсюда.
— Мы-то пойдем, а ей как ты теперь все это объяснишь?
— Кому — ей?
— Кому, кому — да твоей собственной жене!
— А никак не объясню.
— То есть, как это «никак»? Ну нет, надо что-нибудь придумать.
— Что именно?
— Ну, например, можно сказать, что ты встревожился — одного из самых близких родственников не было на свадьбе. Ты никак не мог понять, что случилось. И решил сам узнать, в чем дело… Вот и пришлось ловить такси и прямиком в Бузовны.
— Какие еще Бузовны?
— Да что ты цепляешься ко мне? Пожалуйста, можно в Маштаги. Но ведь куда-то же ты должен был поехать, верно? — Наги двинулся к двери. — Где ключ?
— Ключ? Не знаю. Посмотри под дверью — может быть, там.
Наги оглядел комнату, погасил свет. Потом, заперев дверь, аккуратно положил ключ на место.
— Так, теперь, вроде, все в порядке? Что еще нам осталось? Ну, конечно — найти имя этому твоему бессовестному родственнику. Ну, имя — дело нетрудное. Как тебе Агакерим? Сойдет?
— Нет!
— Ладно, я сговорчивый, пусть будет Агагусейн.
— Не будет и Агагусейка.
— Тебе что, не нравятся имена с «ага»?
— Нет.
Наги быстро сбежал по лестнице и неожиданно остановился внизу.
— А что, собственно, было?
— Ничего не было. Врать я ей не буду.
— Ладно, с меня хватит. Сыт по горло. Что ты, приятель, ломаешься? И вообще — откуда в тебе столько подлости?
Теперь взорвался Керим:
— Послушай — я скажу ей, что сошел с ума… Понял? Ветер у меня в голове поднялся, буран! А этими штучками с родственниками морочить ее не буду! Я не буду ей врать, не хочу — ты в состоянии понять хоть это? Не буду — и катись со своими советами!
Наги промолчал. И в жутком молчании этой бесконечной ночи Кериму ответил лишь едва слышный звон в его душе.
— Так ты говоришь, что врать не станешь? — голос Наги звучал теперь хрипло и отчужденно. И эта отчужденность Наги была созвучна с тем, что происходило в душе Керима. Неужели только это и осталось теперь от времени, когда они были друзьями? Так, как разлитый в воздухе запах металла был памятью о кладбище старого железа…
— Оставь меня в покое, Наги, я же сказал: врать ей не буду.
— А ведь ты иногда бывал приличным человеком, — процедил Наги.
— И когда это было?
— Бывало, друг, бывало — когда ты был пьян. Вот жаль только, что стоило хмелю выветриться — и твоя подлость опять вылезла наружу.
Керим оглянулся в тщетной надежде отыскать ту дорогу, что привела его сюда. Но дороги не было. Кажется, она и впрямь пролегла в мире лишь раз, и только в эту ночь — а теперь вот минул срок, — и дорога исчезла навсегда. Кто знает, может, та дорога и была проложена самой луной, вымощена ее светом… Один, только один-единственный раз за целую жизнь мог человек пройти по этой дороге.
Обычное, абсолютно реальное шоссе начиналось здесь, у бакинской окраины, и вело прямо к центру города. Луна уже зашла, но до восхода солнца было еще далеко. И, насколько хватало глаз, перед ними лежала пустынная ночная дорога.
— Далеко отсюда до дому?
Наги уселся на камень у обочины.
— Это тебе виднее, сам должен знать, — ухмыльнулся он.
— Клянусь, поразительное дело…
— Что еще?
— Да я же пешком сюда по этой дороге пришел.
Наги молчал, не сводя глаз с темной поверхности шоссе.
— Ты во сне шел, — наконец, проговорил он. — Чего другого можно ожидать от человека, который так похож на зайца? Вот ты и шел, шел, шел с закрытыми глазами и дошел… Так и подлецом стал…
— Выходит, чтобы не быть подлецом, нужно врать?
Наги встал, неторопливо подошел к Кериму. Положил руку ему на плечо и некоторое время стоял так, весь напрягшись, крепко сжимая пальцы. Потом устало расслабился, руки его повисли, словно вместе со злостью из Наги ушла и жизнь, и Керим услышал его обесцвеченный, мертвый голос.
