Но еще не кончилась страшная сказка! Берег не тот. Изменившийся ветер пригнал легкую таву вместо Персии к Эфиопским горам. Ради спасения жизни последний рис, последний перец отданы эфиопским грабителям. И с железным упорством тава спущена снова на волны; опять плыть, опять смотреть смерти в глаза… О Русская земля! Ты еще далеко…
От Эфиопской стороны плыли двенадцать дней до Маската; от Маската девять дней до Ормуза. Из Ормуза — в Персию. Вот и Хвалынское море осталось позади. Один за другим мелькают персидские города. Шираз, Иезд, Исфагань, Кашак, Султания, Тавриз… А тут опять война. Турки — с персами, туркмены — с туркменами, жгут города, грабят села — и везде, потоками, кровь…
Ранней весной покинул Афанасий Индию, а лишь глубокой осенью добрался до турецкого города Трапезунда. Из Трапезунда отплыл на корабле в Кафу — город на Крымском полуострове[8]. И опять повторяется страшная сказка: противный ветер с неистовой силой гонит корабль обратно к Трапезунду. Дважды приходится возвращаться. А силы тают. И бок болит, и в спину колет; и жар, и озноб возвращаются снова — вся эта хворь, вывезенная еще из Парвати.
Побеждает несгибаемая воля. И третье море — Черное море — позади. Под ногами хрустят поросшие полынью пески Крымского берега. Балаклава, Гурзуф, Кафа… Ну, теперь уж, наверное, самое страшное не повторится! Только бы хватило силы дойти до Твери! И не обронить, не выпустить из слабеющих рук заветной тетрадки!
Перенесемся в Москву.
При московском великом князе Иване III состоял помощником по письменной части не старый еще, но опытный дьяк Василий Мамырев. Толковый и исполнительный деятель этот занимался не только текущей перепиской — он участвовал в строительстве городов, в частности, ему было поручено великим князем отстроить город Владимир. Мамырев интересовался и исторической наукой, в тех ее формах, которые были возможны для его времени. Под руководством Василия Мамырева составлялась летопись (сборник исторических материалов). Это была сводка заметок, наблюдений и воспоминаний об исторических событиях XV века. Материалы для этой работы составитель получал из разных рук; иные разыскивал сам, другие приносили ему добрые люди. Вот так однажды смоленские гости (купцы), приехавшие по делам в Москву, принесли дьяку Мамыреву любопытные тетради. Тетради эти были все заполнены одним почерком, и содержались в них чьи-то записки — описание какого-то путешествия в Индию.
Об Индии в то время было известно очень мало. У Мамырева проснулось любопытство:
— Чьи тетради-те?
— Тверитин написал. Афанасий Никитин сын. Купец тверской, — ответили смоленские гости.
— Сам писал? Своею рукою?
— Своею. Его рукой писаны все тетради. Пока не помер, все писал, — сообщали смоляне.
— А помер когда? — осведомился москвич.
Гости позамялись.
— Недавно. Шел от Индийской земли и, не доходя Смоленска, преставился, — подал голос один гость помоложе.
— А когда он на Индию ходил?
— Там написано, — неуверенно ответили смоленские.
Дьяк полистал тетрадь.
— Тут сказано — пошел со Василием с Папиным. А когда это было?
Никто не знал. Дьяк Мамырев встал и вышел в соседнюю горницу приказной избы (канцелярии), где хранились дела и бумаги прежних лет.
Вернувшись, он сказал:
— По справкам оказалось: был Василий Папин послан от великого князя московского к Ширван-шаху персидскому с кречетами. Отвозил подарок от великого князя. А было это за год до Казанского похода. — Подумал, подсчитал и объявил: — Стало быть, пробыл сей Афанасий Тверитин в Индии примерно четыре года. Весьма любопытно, чего он там навидался и о чем написал.
— Всякого навидался, — неопределенно ответили гости. — Обо всем написал.
— А не привез он с собою товару? Хоть горсточку на образчик? Добра после него не осталось ли? Кулька либо вьюка какого?
— Нет, ничего. Голый пришел. В чем помер — в том и схоронили. Не оставил ничего, окромя писания этого, тетради.
— Четыре года в Индии был и добра не нажил! Плохой, видно, купец. — Удивлялся дьяк. — Может, клад где закопал? Не каялся перед смертью? Не указывал места?
— Ничего не указывал. Помер в жару, в бреду.
