Один раз совсем близко от беспомощных рыбешек выступила из тени острая морда щуренка. Петр Петрович сейчас же попробовал ловить на живца, но щуки оказались умнее окуней и даже не думали попадаться.
На сухом пригорке девочки разожгли костер и, чихая от дыма, чистили рыбу. Лена попробовала вычистить окуня, но скользкая рыбка словно уплывала из-под рук… Петр Петрович засмеялся, взял окуня, дернул его так, что внутри рыбы что-то хрустнуло, и потом стал чистить рыбу от хвоста к голове, двигая нож на себя. Чешуя слетала как по волшебству. Лена ждала, что он скажет: «И ничего-то вы, ребята, не умеете», но Петр Петрович промолчал…
Купание в старице, веселая возня у костра словно бы отодвинули недавнее. Лена уже спокойно вспоминала о том, что произошло после того, как она опрометью вылетела из бородулинской избы. Как тихая тетя Нюра кричала Фане страшные, чужие слова, как поддержала ее неожиданно подошедшая Романовна. И как обе они увели плачущую Лену домой, и грубое лицо Романовны уже не казалось ей злым, а у тети Нюры в глубоких бороздах морщин стояли слезы. И Лена поняла, что в любой беде она не одна: Романовна ее не осудит, так же как не осудили тетя Нюра и учитель.
— Ты чего это нос повесила? — спросил подошедший Кешка. Он небрежно и гордо потряхивал куканом, где среди окуней тусклым золотом отливали два больших линя.
— И не думала вовсе, — живо откликнулась Лена. — Ой, рыба какая красивая! Что это?
— Лини. Не видела, что ли, раньше? Они еще и не такие бывают. Во! — Кешка неопределенно махнул рукой, так, что линь мог получиться и с ладонь и по локоть, — Между прочим, я и еще кое-что знаю. Помнишь, Петр Петрович тогда ночью слова странные говорил, еще Валерка наш перепугался?
— И ты тоже, чего уж там Валерка, — ради справедливости заметила Лена, но Кешка пропустил это мимо ушей.
— Так вот это он называл по-латыни деревья, привычка у него такая. Я теперь тоже знаю: бетула альба — береза, пицеа эксцельза — ель, а болетус эдулис — грибы белые. Только и всего.
— Верно, что «только и всего». Три названия вызубрил и загордился, — Лена пожала плечами. Она и сама не знала, почему ей хочется дразнить Кешку, спорить с ним из-за любого пустяка. А еще хочется, чтобы он больше не уходил от костра. Сидел рядом и смешно хмурил белые брови. Непонятные, путаные желания…
Кешка положил рыбу на землю.
— А ну тебя! Ничего я не зубрил. Занимайся своей ухою а я пошел.
И действительно скрылся в кустах, где то и дело, задыхаясь от невозможности орать во все горло, восторженно охали рыбаки.
Лена посмотрела ему вслед, улыбнулась и взяла в руки самого большого золотистого линя. В его чешуе отражалось множество солнц.
…У маленькой лесной экспедиции не было какой-то определенной цели, когда она собиралась в путь, — просто увидеть красоту леса, может быть, найти редкое растение.
Ребят особенно заинтересовали орхидеи — причудливые и странные потомки тех далеких времен, когда на месте наших суровых северных лесов на несчитанные километры тянулись тропические джунгли… В их влажном сумраке на стволах деревьев расцветали огромные орхидеи сказочной яркости и красоты. Эти цветы-убийцы медленно, год за годом, высасывали соки из живого ствола дерева, превращая его в гнилую труху. Они и до сих пор сохранились в тропических лесах Африки, Южной Америки и других стран. Но о том, что орхидеи есть и у нас, ребята услышали впервые. Конечно, всем хотелось увидеть их своими глазами.
Разочарование пришло очень скоро. Нонка нашла под елкой несколько стройных стеблей любок с зеленовато-белыми, как из воска, душистыми цветами. Каждый год следом за ландышами любки наводняли городские рынки, и вечерами чуть не из каждого окна несся их сладкий, дурманящий аромат…
Нонка и рвать-то их не хотела, но тут подошел Петр Петрович и сказал, что это и есть первая встреченная ими орхидея. У ребят вытянулись лица: где же тут растение-убийца и прекрасные сказочные цветы?
Еще больше они разочаровались, узнав, что лиловый ятрышник и розовато-пестрые «кукушкины слезки», растущие на болотах, — тоже орхидея! Если у любок привлекал запах, так тут и его не было. Подумаешь, ценная находка!
