| Безжизненный, лишенный всякого звучания, присущего человеческому голосу, он вызывал в душе такое же щемящее чувство, какое охватывает вас перед выцветшим полотном, на котором вы тщетно ищете следы прежних живых красок. |
| So sunken and suppressed it was, that it was like a voice underground. | Невнятный, сдавленный, он словно доносился из-под Земли. |
| So expressive it was, of a hopeless and lost creature, that a famished traveller, wearied out by lonely wandering in a wilderness, would have remembered home and friends in such a tone before lying down to die. | И так ясно чувствовалось, что это голос человека, утратившего все надежды, погибшего безвозвратно, отчаявшегося, что казалось - вот таким голосом одинокий путник, сбившийся со следа в пустыне, истомленный голодом и жаждой, вымолвит, падая без сил, последнее прости своему дому и своим близким. |
| Some minutes of silent work had passed: and the haggard eyes had looked up again: not with any interest or curiosity, but with a dull mechanical perception, beforehand, that the spot where the only visitor they were aware of had stood, was not yet empty. | Он продолжал работать не разгибаясь, и прошло несколько минут, прежде чем он снова поднял блуждающий взгляд без какого бы то ни было интереса или любопытства, а тупо и машинально, лишь для того, чтобы убедиться, что то место, где стоял его посетитель, еще не опустело. |
| "I want," said Defarge, who had not removed his gaze from the shoemaker, "to let in a little more light here. | - Я хочу света немножко прибавить, - сказал Дефарж, не сводя глаз с сапожника. |
| You can bear a little more?" | - Как вы, потерпите, если будет чуточку посветлей? |
| The shoemaker stopped his work; looked with a vacant air of listening, at the floor on one side of him; then similarly, at the floor on the other side of him; then, upward at the speaker. | Сапожник оторвался от своей работы и уставился отсутствующим взглядом в пол, сначала направо, потом налево от себя, словно прислушиваясь, потом поднял глаза па говорившего: |
| "What did you say?" | - Что вы сказали? |
| "You can bear a little more light?" | - Вы потерпите, если я чуточку посветлее сделаю? |
| "I must bear it, if you let it in." (Laying the palest shadow of a stress upon the second word.) | - Придется потерпеть. (Что-то вроде слабого намека на ударение послышалось в первом слове.) |
| The opened half-door was opened a little further, and secured at that angle for the time. | Дефарж отворил чуть пошире приоткрытую створку и закрепил ее в этом положении. |
| A broad ray of light fell into the garret, and showed the workman with an unfinished shoe upon his lap, pausing in his labour. | Широкая полоса света протянулась по чердаку и осветила сидящего на низкой скамье труженика, который, оторвавшись от своей работы, уронил на колени незаконченный башмак. |
| His few common tools and various scraps of leather were at his feet and on his bench. | Кое-какие нехитрые инструменты, обрезки и кусочки кожи лежали на полу у его ног и рядом с ним на скамье. |
| He had a white beard, raggedly cut, but not very long, a hollow face, and exceedingly bright eyes. | На изможденном лице с седой, кое-как подстриженной, не очень длинной бородой выделялись необыкновенно блестящие глаза. |
| The hollowness and thinness of his face would have caused them to look large, under his yet dark eyebrows and his confused white hair, though they had been really otherwise; but, they were naturally large, and looked unnaturally so. | Будь они самой обычной величины, они все равно казались бы большими на этом исхудалом лице с ввалившимися щеками, под нечесаной копной совершенно белых волос и густыми, все еще темными бровями; но они и в самом деле были большими, а потому казались неестественно огромными. |
| His yellow rags of shirt lay open at the throat, and showed his body to be withered and worn. | Расстегнутая на груди желтая рваная рубаха позволяла видеть хилое, изнуренное тело. |
| He, and his old canvas frock, and his loose stockings, and all his poor tatters of clothes, had, in a long seclusion from direct light and air, faded down to such a dull uniformity of parchment-yellow, that it would have been hard to say which was which. |
