НОВАЯ ЭЛЕКТРОСТАНЦИЯ.
Через две недели будет пущена в ход…»
— Максимка! Иди домой! — послышался снаружи голос отца.
И ребята вынуждены были прекратить свое слушание…
Максимка побежал домой, а Юзик с Мотэлем пошли в поместье околицами.
— Курычи — это деревня, откуда папка, — не мог успокоиться Юзик. — Но здесь говорится о каком — то колхозе. Что это такое?
— Не знаю, — ответил Мотэль. — Да и вообще много незнакомых вещей: инкубаторы, Совнаркомы, ЦИКа.
— А работать в день будут только пять часов! Наши родители по двенадцать и более работают. Неужели и пенсия полная?
— Конечно. Иначе никто не захотел бы работать только пять часов. На то есть разные машины.
— А у нашего пана то же разные машины, а работы всё равно много.
— Так у нас не все работают. Папка говорил, что, если бы все люди работали вместе, для себя, тогда всем можно было бы и еще меньше работать.
Вечером, когда отец вернулся домой после четырнадцатичасовой работы, Юзик заметил:
— А в Советской стране работают пять часов в день.
— Да у нас есть люди, которые работают даже меньше, — сказала мать.
— Нет, там все рабочие работают по пять часов.
— А ты откуда знаешь? — недовольно сказал отец.
— Да слышал… говорили…
— Не Антэк ли? — блеснул глазами отец.
— Нет. Я его и не видел.
— Нечего зариться на чужие края, — сказал отец, готовясь к ужину. — Мало ли что могут говорить? Там хорошо, где нас нет. А если познакомишься поближе, то увидишь, что нигде даром хлеба не дают. Вот в Америке, говорят, тоже хорошо, а сколько наших людей убежало оттуда? Народу на земле столько, что всё ровно все панами не будут. Лучше небольшой кусок хлеба, но определенный.
С нетерпением ждал Юзик следующего дня, чтобы послушать дальше интересные вести. Но не так легко было снова найти. Опять пошли разговоры на разных языках, музыка, пение. И хуже всего то, что слышалось все это вместе.
— Словно ярмарка какая-то в воздухе, — говорил Мотэль.
Только дней через пять поймали они еще отрывок:
«Советская власть в Китае закрепилось окончательно»…
А дальше ничего нельзя было разобрать.
Как ни прятались радиослушатели, но соседние парни заметили. И наши товарищи вынуждены были принять в компанию Винцуся, а потом и Тимоха.
Через два дня удалось услышать, что в Сосновицах идут бои между рабочими и войсками, что в Варшаве и Лодзи тотчас начались забастовки, но какие-то ППС помешали.
Вместе с этим и среди рабочих в имении начались какие-то тайные перешептывания и беседы.
А вслед за этим в усадьбу приехало двадцать человек гусаров. На второй день пошли слухи, что Антэк арестован и куда-то увезен.
Прибежал Мотэль, встревоженный, бледнея.
— Сегодня ночью трясли нас, все перевернули. Но ничего такого не нашли. Хотели было арестовать и отца, но почему-то оставили. Наверное, потому, что избили плетью. Теперь придется сидеть тихо-тихо, так как они следят.
Как же жалел Юзик, что арестовали Антэка! Юзик постоянно собирался поговорить с ним побольше, серьезно; сказать, что они уже многое знают, признаться, что слушали Минск. Он надеялся, что Антэк объяснить все то, что им было непонятно, а может даже даст какое поручение…
И вот не успел! Да самого Антэка жаль — такой хороший был парень.
— Давно этого следовало ожидать, — сказал отец, услышав об аресте Антэка. — Сам виноват. Нечего было соваться, куда не надо.
Две недели стояли солдаты. В это время и парни не собирались возле своего радио.
Тем временем начались занятия в школе. Ксендз гремел:
— Берегите, дети, ваши души. Нечестивые — коммунисты хотят погубить и отчизну, и всех добрых христиан. Отрава их протекает везде. Наблюдайте за всеми врагами, помогайте вскрывать их.
Учитель сказал, что Польша самая большая и счастливая страна, что в ней всем людям живется хорошо, что в ней лучшие порядки и что вся прежняя история ее свидетельствует об этом.
Если раньше все эти разговоры иногда интересовали Юзика, потом тошнило, то теперь уже Юзик чувствовал какую-то злобу и едва удерживался, чтобы не сказать, чего-нибудь против. Но он был в четвертой классе, учился последний год и утешал себя, что недолго уже осталось слушать эти приевшиеся поучения.
