Парень вышел из шатра. Орн мгновенно уловил произошедшую в нем перемену — он казался поразительно постаревшим и слепым, плутающим в этой тьме — не в физической, в духовной. Он побрел по склону сквозь ряды дорфарианцев, направляясь к пестреющему разноцветными заплатами полю, с жрецом, держащимся у него за спиной, точно огромный черный ворон.
В рядах местных произошло какое-то одновременное шевеление. Строй внезапно рассыпался, зеебы развернулись и поскакали прочь, снова подняв тучу пыли, прикрывшую их отступление.
Капитан вполголоса выругался.
Орн взглянул на Амнора.
— Очень умно, Советник, очень.
И Амнор позволил себе миг ребячества, ответив на его невысказанную насмешку:
— Определенно слишком умно для вас, лорд принц.
Соблюдая непреложные правила этикета, в Зарар послали гонца. Поэтому Орн скрежетал зубами, когда они проехали под белыми Драконьими вратами и вступили в город, погруженный в глубокую поэтическую скорбь.
Ну, развели нытье, думал он, проезжая мимо женщин, оплакивающих Редона, чью особу они, скорее всего, уже благополучно забыли.
Их хозяин в Зараре, король Тханн Рашек, которого в определенных кругах звали Тханном Лисом, выслал процессию бальзамировщиков умастить и запеленать тело Редона. Многочисленные королевы Рашека, женщины из Зарависса, Кармисса и Корла, и полчища его дочерей носили темно-лиловый траур, а барды распевали баллады о выдуманных подвигах — полномасштабной войны, в которой лорд мог бы снискать или купить себе славу героя, не было со времен самого Рарнаммона. Этот балаган вызывал у Орна неукротимую ярость. Он с ожесточенной поспешностью принялся собирать вместе разобщенные группировки из окружения Редона. За четыре дня его уже начало тошнить от этой помпы, драматизма и нескончаемых бледных лиц, постоянно готовых разразиться театральными рыданиями и поминальными песнями.
Он стремительно повел свой отряд прочь из Зарависса, прикрываясь мертвецом, и покинул ее хрустальные города, окутанные дымками жертвенных курений.
Они вступили на узкую землю Оммоса, везя свой печальный груз в закрытых позолоченных заравийских дрогах. Ашне’е, которую в Зараре держали в экзотическом заточении, точно дикого, но забавного зверька, — вне всякого сомнения, подглядывая за ней в щелочки в занавесях — теперь жила в серой комнате, где не было ни единого окна, являясь мишенью для плевков жителей низеньких лачуг, жмущихся с обеих сторон к дорогам. В сумерках в белокаменной крепости у моря ее смотритель собственноручно убил новорожденное дитя, произведенное на свет всего за несколько часов до их прибытия одной из его тусклоглазых жен. Он сделал это в знак своей скорби, объяснил он им, но все же то была девочка, а не мальчик, поэтому, в особенности для оммосца, потеря была не слишком велика.
Вскоре после этого до Орна донеслись вопли ее матери, воющей где-то в темноте, и по какой-то необъяснимой причине его мысли перескочили на королеву Редона.
Вал-Мала, дорфарианская принцесса из захудалого дома в Куме, возвысилась до положения Великой вдовы Корамвиса благодаря своей красоте и слабости Редона.
Теперь она будет ненавидеть эту девчонку с Равнин.
Орн позволил себе хмурую улыбку при мысли о тех мучениях, которые придумает для нее Вал-Мала. В определенных кварталах имя Вал-Малы уже стало олицетворением жестокости, Ни одной из женщин, осмелившихся перейти ей дорогу в ранние дни ее возвышения, теперь не было видно при дворе. Он вспомнил ее любимого зверька — белого калинкса, дикого кота неимоверной злобности с кисточками на ушах — который более или менее свободно бродил по ее покоям и для всего Корамвиса был символом ее чарующей и изобретательной злобы. Воистину, когда они возвратятся, за Вал-Малой будет небезынтересно понаблюдать.
А вдруг эта шлюха с Равнин действительно понесла? Вдруг внебрачная страсть правителя Виса получит публичное доказательство? Орн со злорадством, которое было не вполне праздным, задумался, станут ли объятия лорда Советника достаточным утешением для королевы.
