— Я то был, а вот тебя не было. Забыл?
Я смутился, — вы правы, работа, был, кажется в командировке на Урале.
— Вот, вот. А что касается этого, — и он, сделав затяжку, посмотрел вниз и аккуратно стрельнул окурок вниз, — так это я так балуюсь. Как ушел на пенсию полгода назад, так вдруг потянуло. Делать вот нечего, а работать тяжело.
— Как самочувствие?
— Да вроде нормально. Врачи говорят, жирного нельзя, соленого, острого, короче лучше ничего не есть, а дышать воздухом. А впрочем, это и хорошо, с продуктами-то сам знаешь как, так что я самый, что ни на есть полезный для общества человек, — он сказал это с таким подтекстом, что я невольно понял, в чей огород был брошен камень. Я промолчал, но после минутной паузы произнес:
— Стало быть, осуждаете меня?
— А чего мне осуждать тебя. Не ты один всю эту кашу заварил. Многие в ней виноваты. И мы, и американцы, только ведь никому от этого не легче. Если посмотреть вокруг, то ведь как мы живем, нет, скорее не живем, существуем. Ты вот сидишь в своем кабинете, вроде как о народе думаешь, а только одного не понимаешь, жизнь изменилась, и как бы ты не старался, лучше она не становится. Согласен со мной?
Я посмотрел на Анатолия Сергеевича, которому шел шестьдесят пятый год, и ему недавно сделали операцию на желудке. Прогноз был весьма неутешительный, да и выглядел он неважно.
— Всем тяжело, новое строить всегда трудно, — сказав это, я вдруг подумал, что произнес совсем не то что думаю, а чужие слова, словно из учебника истории и пожалел, что вообще произнес их, но было поздно, тесть искоса посмотрел на меня и ответил:
— Нет, Алеша, не я осуждаю тебя, а ты сам, а это куда тяжелее, и поверь мне, твой покойный отец, сказал бы тебе то же самое, — и, повернувшись, вернулся в гостиную, где уже все рассаживались по местам. Я повернулся и, войдя вслед за ним, закрыл балконную дверь, задернул занавеску и сев во главе стола, налил бокал и произнес:
— Анатолий Сергеевич, вам слово.
Он приподнялся со стула, и вместо того, чтобы взглянуть на Машу, неожиданно посмотрел в мою сторону, и произнес:
— За тебя Маша, за твои пятнадцать лет. Ты росла и мужала, не всегда все было так, как хотели твои родители, но, тем не менее, ты уже достаточно взрослая и потому соизмеряй свои поступки, чтобы родные тебе люди могли правильно оценить их, и им не было бы стыдно, что у них такая дочь. За тебя внучка, — и он лишь пригубив вино, сел, поставив бокал рядом с собой. Я внимательно посмотрел на тестя, и наши взгляды встретились, и я понял, что этот тост, скорее был адресован мне, чем имениннице. Я выпил вина и, поняв, что настроение окончательно испорчено, стал есть салат.
Вечером, когда родители жены и мать уехали, Маша ушла спать, я сел почитать перед сном в кресле книгу, Ирина подошла ко мне сзади и, положив руки на спину спросила:
— Тебе не показалось, что отец произнес довольно странный тост?
— Показалось Ириша, он вообще стал другим после операции, курить вдруг начал.
— Возможно, только ты не принимай это близко к сердцу.
— С чего ты взяла, — и я отложил книгу в сторону на журнальный стол, на котором стояла настольная лампа.
— Ну, я же видела, как у тебя после этого испортилось настроение.
— Это тебе показалось.
— Алеша, я тебя слишком хорошо знаю, и мне никогда ничего не кажется.
— Ну, даже если и так, то что из этого?
— Ничего, поэтому я и говорю, не бери в голову.
— Я постараюсь, — и, облокотив голову на её руку, поцеловал, после чего добавил:
— Он ведь во многом прав.
— Возможно, но это ничего не значит. Корить себя за промахи, слишком опасно, когда, находясь на вершине, думаешь о будущем.
Я с удивлением взглянул на жену. Ирина смотрела на меня и думала о чем-то своем. Возможно, ей виделось, как я, карабкаюсь к вершине власти и достигаю её пика. Только там исполняться все её заветные мечты и она, сопричастная к этой победе, будет счастлива и сможет, наконец, успокоиться. Хотя нет, возможно, тогда её станут волновать другие проблемы. Как много в ней честолюбия и как ловко она старается скрыть это, но порой ей не удается скрыть это, и тогда в одной, случайно брошенной фразе, открывается весь её характер. С годами, эти черты стали все более явно проявляться, и потому, она так озабоченно относилась ко всему, что было связано с моей работой и карьерным ростом.
