Ольга вошла без вызова. В руках как всегда, намозолившая мне глаза папка с бумагами. Я поднял глаза, и спросил что случилось.
— Все в порядке. Я принесла отчет о ходе проведения операции.
— Ты не забыла, завтра утром, мы улетаем на базу? Ты подготовила, все что тебе необходимо?
— Да. Я могу идти?
— Сегодня ты можешь быть свободна, утром увидимся.
Она подошла к двери, а потом резко повернулась в мою сторону, как-то странно, как мне показалось, посмотрела в мою сторону, и тут же вышла. Сердце невольно застучало, словно хотело сказать:
— Дуралей, чего сидишь, позови её, возможно это последний шанс на несколько минут стать снова счастливым и сделать счастливым её. Ведь она любила и любит тебя столько лет, а ты как бесчувственный болван, только и знаешь, что давать указания. Возможно завтра, будет поздно, потому что завтра не наступит никогда…
Я несколько минут молча сидел, тупо смотря на папку с бумагами, потом открыл её и стал читать отчет о проведенных мероприятиях по выполнению операции. Имена, даты, время выполнения той или иной составляющей плана, схемы транспортировки зарядов, меры по устранению возможностей обнаружения дозиметрическим контролем, места установки и опять имена, адреса людей, которые мне ровным счетом ничего не говорили. Я читал лист за листом, пока не дошел до последнего, на котором было написано:
— По согласованию заряды были установлены в Хьюстоне и Чикаго. Обоснованием выбора объектов стало то, что в Хьюстоне расположен один из центров по управлению космическими объектами, в том числе спутниковыми системами, а Чикаго, является одним из крупнейших экономических центров США.
Интересно, с кем она согласовывала выбор целей, подумал я, и хотел было закрыть папку, но вдруг заметил, что сквозь бумагу последней страницы отчета, просвечивает текст. Я невольно перевернул страницу. Передо мной лежал от руки написанный текст письма адресованный мне. Я стал читать:
Дорогой Алексей!
Я не могла не написать тебе этого письма. Я писала его слишком долго, наверно всю свою жизнь, так получилось. Сейчас, когда время на исходе, я поняла, что не смогу сказать тебе всего того, что хотела, потому что, впрочем, это уже не имеет никакого значения. Мир, в котором мы жили, возможно, переживет еще одну трагедию, выживет и дай Бог опомниться, на каком краю гибели он стоял, но мне уже все равно. Я больше не могу жить с чувством, что мне пришлось приложить руку к гибели миллионов ни в чем не повинных людей. Прости. Я знаю, что уходя, я делаю тебе больно, но ничего не могу поделать, так надо, ибо жить дальше и мучиться не могу и не хочу. Совесть упрямая штука, она отравит остаток дней. Еще раз прости, что не нашла в себе сил открыться тебе в своей любви много раньше. Возможно, сейчас ничего этого не было бы, ведь то, что произошло и происходит с каждым из нас в этой жизни, зависит не только от тебя, но и от тех людей, которые тебя окружают и в той или иной степени влияют на твою судьбу, на то, что ты делаешь, а следовательно, на судьбу многих тысяч и миллионов людей. Если ты и правда виноват в том, что изменил что-то в этом мире, значит, так было суждено, хотя я в это мало верю. Вот пожалуй и все.
Твоя Ольга.
Я судорожно нажал кнопку коммутатора и, не дожидаясь, выбежал в приемную. Хромов сидел и пытался ответить мне по селектору. Повернувшись, он приподнялся, взволнованно спросив:
— Что-то случилось?
— Да, немедленно разыскать Кушнареву. Поднять всех на ноги. Вы слышите, всех, вплоть до моей личной охраны.
— Слушаюсь, — и он засуетился, отдавая указания.
Я вернулся в свой кабинет и, расстегнув ворот рубашки, налил стакан воды. Прошло минут десять. В дверь без стука вошел Хромов. Его лицо было испуганным и видно было, что он пришел с плохой вестью.
— Ну, что жива?
— Не успели. Она застрелилась в тот момент, когда мы подъехали к дому. Пистолет еще дымился.
— Идите, мне надо побыть одному и вот что прикажите до моего приезда ничего не трогать, врачей не вызывать, одним словом ничего не трогать, слышите, — заорал я, — чтобы ничего не делали до моего приезда и машину к подъезду.
